Владимир Дружинин - Без переводчика

Мы трогаемся дальше. Дорога все чаще взлетает с холма на холм и постепенно набирает подъем.

Уже смеркалось, когда мы нырнули в Вианден. Да, именно нырнули. Скатившись с пригорка, мы очутились на извилистой улице-теснине. Пышно разузоренные фонари на железных бра, подслеповатые мезонины, подвальные таверны, выщербленный лепной герб на стене, дева Мария в нише, одетая в ситцы по-крестьянски…

Вон, вон из машины! Разве можно не пройтись по этому городку-музею! Улица сбегает к речке Ур, к мосту, а затем карабкается на холм, к руинам огромного замка графов Нассау. Но не это главное в Виандене.

Возле моста, на набережной, стоит небольшой, вросший в землю дом. Посетителям показывают комнаты, оклеенные старыми, выгоревшими обоями, конторку, чернильницу… Можно прочитать слова, произнесенные однажды здесь, на крыльце, растроганным седовласым человеком:

«Я хотел бы все ваши руки собрать в своей, крепко сжать своей рукой…»

Он сказал это собравшимся у его крыльца местным жителям. Среди них музыканты, члены ансамбля «Рабочая лира». Они пришли, чтобы сыграть серенаду в честь дорогого гостя — Виктора Гюго.

Гюго приезжал сюда несколько раз. Он очень любил Вианден. Ему нравилось просыпаться на широкой деревянной кровати, вдыхать полной грудью воздух у открытого окна над речкой в солнечных бликах, нравилось бродить по лесам и среди развалин графской твердыни.

Однажды на колокольне ударили в набат. Гюго выбежал одним из первых, схватил ведро и всю ночь вместе с другими гасил пожар.

Гюго видели на осенней ярмарке орехов, у каруселей, видели в таверне среди крестьян за стаканом «кветча» — здешней сливовицы.

Последний раз Гюго занимал комнату в доме у моста летом 1871 года.

Дом у моста — святыня в Виандене. О Гюго говорят так, как будто он все еще живет здесь. Неслышно течет холодная, сонная речка. И холмы, и щербатые остатки крепости, и дома на том берегу — все поглотили туман и темнота. Только редкие фонари едва теплятся в дрожащей дымке. На мосту памятник. В чертах Гюго, высеченных из камня, залегли резкие, беспокойные тени.

Право, километры здесь другие!

Всего-навсего сотня их намоталась на спидометр — расстояние, по нашим масштабам пустяковое. А между тем позади уже больше десяти городов и несколько областей с разными наречиями. В одном селении мы слышали знакомое «гуден мойен», в другом — «мюрген».

От волнистых равнин юга страны, лишь кое-где зачерненных лесом, мы проехали по мозельской долине винограда на север, затем поднялись по ступеням хвойных Арденн. Сменялись ландшафты, климаты.

На юге, вокруг домен, на квадратный километр приходится до тысячи человек, а в лесных районах севера — тридцать — сорок человек.

Городок Клерво как будто сполз с крутой горы вместе с осыпью. Стряхнул с себя песок, гравий и, едва удержавшись на крутом берегу, впился в ложбины своими зигзагообразными, отчаянно раскиданными улицами. Они словно прячутся от надменного аббатства, громоздящегося на холме, того самого, которое вошло в историю католической церкви как оплот жесточайшего доктринерства и нетерпимости. Оно видно из всех домов городка. Кажется, даже пустые окна заброшенного замка взирают на обитель с немым подобострастием.

В тени, падающей от замка, у входа в мясную лавку висит кабанья туша — огромная, лохматая, черная; от нее так и веет лесной чащей.

Два мальчугана «расстреливают» кабана, упоенно щелкая жестяными пистолетами. Это маленькие ковбои. На них широкополые шляпы, пояса с бляхами и кобурами, — должно быть, подарок к рождеству.

Киносъемочный аппарат Каплера, конечно, уже действует. Поэтесса Юлия Друнина, как всегда, режиссер съемки. По ее указаниям ребята разыгрывают батальные сцены. Все довольны.

— Вы охотники? — спрашивают ковбои по-французски.

Охотники, видно, здесь в почете. Мальчики вежливо молчат, но чувствуется: мы безнадежно упали в их Глазах.

— А то мы бы вам показали, где барсук живет, — сказал один ковбой.

— Мы знаем, где олени есть, — похвастался его приятель.

— Где?

— Вон там, — и он показал на лес, нависший над городком, — Очень-очень близко.

Детский писатель Макс Бременер заговаривает с ребятами по-немецки. Они бойко отвечают.

— Может быть, они и по-грузински могут, — смеется поэт Нодар Гурешидзе.

А где же суматошная, тесная, окутанная заводским дымом Западная Европа? Наверно, за тридевять земель…

Нам еще предстоит дорога в глубь лесного края. Для этого мы поворачиваем от Клерво к югу.

Селения редки. Здесь настоящие просторы. Шоссе вьется по излучинам рек, потом начинается горный серпантин. Долины рек все глубже врезаются в горы. Мы проезжаем мимо скал, прозванных ныне алтарями дьявола. Здесь, на огромных камнях, приносились когда-то кровавые жертвы.

Камни грубо отесаны, в расположении их чувствуется некий загадочный для нас порядок. Может быть, это были храмы? И здесь возносили свои молитвы друиды — жрецы и предводители кельтов?

Но вот еще развалины храмов или остатки крепостей. Вдоль шоссе тянутся высокие, местами осыпавшиеся трещиноватые стены, иногда встречаются круглые башни с пучками деревьев наверху вместо купола. А вот причудливые карнизы в несколько этажей и огромные ворота в черную пустоту. Среди этих диковинных построек терялись узкие расщелины-переулки.

Похоже, это заколдованный, уснувший город в лесной глуши…

Но нет, строитель здесь — природа. Стены отшлифовала вода. И она же вместе с ветром пробила пещеры, ниши, ущелья.

Среди скал есть «Малахов курган», есть «Шипка». Стрелки у шоссе направляют путника в «Замок филинов» с его причудливыми, прорытыми водой коридорами или в ледовый грот, где в июле таится зима.

Вам покажут грот, где ясно видны круглые выемки в камне: здесь, по мнению историков, вырезали жернова для мельниц римских латифундий. Ведь землями тревиров владели крупные римские землевладельцы.

В другом месте можно различить богиню Диану, высеченную на камне, и полустершуюся латинскую надпись.

У многих стран есть свои Швейцарии. Есть она и у Люксембурга. Чем он хуже других! Люксембургская Швейцария, правда, миниатюрна — возвышенности здесь редко превышают четыреста метров. Но зато как многообразен рисунок долин, скал, каньонов! Сколько красок! Серые песчаники, светлые доломиты, известняки, черные сланцы! А летом еще и зелень лесов, в которых рядом с сосной растет кизил, недалеко от березы — грецкий орех.

Черты природы многих стран как будто сжаты здесь в одной горсти. И напрасно местные туристские фирмы взяли напрокат вывеску Швейцарии. У Люксембурга есть свое лицо, которого ему, право, нечего стыдиться.