Вольфганг Акунов - Война за пряности. Жизнь и деяния Афонсу Албукерки, рыцаря Ордена Сантьягу

День падения Малакки занимает исключительное место в анналах европейских завоеваний на Востоке. В тот памятный день каждый португальский «рыцарь удачи» смог в кратчайший срок осуществить свои самые заветные мечты. Для этого нужно было только хорошенько осмотреться и решить, что хватать и тащить. Чего там только не было! Золотые слитки, драгоценные каменья, бесценные шелковые такни, редчайшие и ценнейшие благовония. Сокровища всех видов и на любой вкус! Однако те, кто был умней и осмотрительней, даже не думали прельщаться хрупкими вещами, вроде китайского фарфора, сколь высокой ни была бы их цена в Европе (да и в Азии). При разграблении дворца султана Мухаммеда португальскими грабителями был обнаружен осыпанный самоцветами трон на ножках в форме четырех золотых львов, чьи глаза, языки и когти состояли из разноцветных драгоценных камней, полых внутри и наполненных душистыми эссенциями. Одни только украшавшие трон самоцветы были на скорую руку оценены в шестьдесят тысяч золотых крусаду! Это было прямо-таки видение земного рая, мифического царства пресвитера Иоанна (о котором еще пойдет речь далее) или дворца багдадского халифа из «Тысячи и одной ночи» (впрочем, вряд ли кто-либо из спутников дома Афонсу был знаком с содержанием этого сборника восточных сказок).

С заходом солнца организованное разграбление богатств Малакки прекратилось. На следующий день всем португальцам было строжайше запрещено их предводителем взять там хотя бы медный грош. Хотя по меньшей мере две трети сокровищ Малакки остались не расхищенными.

Однако к «бочке меда» безмерно обогатившихся в Малакке благородных фидалгу оказалась подмешана и «ложка дегтя» — необходимость проливать соленый пот на строительстве нового форта. Они предложили Албукерки покамест повременить с его строительством, вернуться в Малакку на следующий год с новым флотом с надлежащим числом опытных каменщиков, знатоков строительного дела, чтобы уж тогда. Но губернатор Индии был неумолим. «Я понимаю, сеньоры, что Вам, обогатившимся здесь сверх всякой меры, хочется теперь спокойно наслаждаться жизнью. Но, если бы я принял Ваше предложение, то заслуживал бы лишь одного — немедленного отсеченья головы. Душа же моя непременно прямиком попала бы в самое адское пекло! Вспомним же, чего требует от нас наш долг, и построим форт! А, выстроив его, мы сможем с чистой совестью немного отдохнуть!»

Фидалгу, полагавших (а, быть может, даже втайне надеявшихся), что проект строительства в Малакке форта сорвется из-за недостатка стройматериалов, ждало глубокое разочарование. Слух об их нехватке усердно распространял Руй ди Араужу, выставлявший себя в глазах сотоварищей обладателем секретной информации, тщательно скрываемой, якобы, начальством от «простых смертных». Однако стоило лишь хорошенько поискать — и вот, на фамильном кладбище властителей Малакки было обнаружено множество прекрасных, тщательно отесанных камней. Конечно, камни были надгробными, но чуждого суевериям Албукерки это не смущало. Другим источником камней для стен и башен будущего форта послужили две снесенные «новыми тамплиерами» мечети. Предложение дома Афонсу поместить над порталом крепостных ворот памятный камень с именами португальцев (увы — только дворянского происхождения, но уж таков был дух эпохи, проникнутой сословными предрассудками!), особенно отличившихся в битве за Малакку, встретил всеобщее одобрение. Пока не наступило время каменщикам высекать зубилами на этом мемориальном камне конкретные имена. Разгоревшиеся споры, распри и соперничество очень скоро приняли нешуточный характер. Каждый капитан, каждый ротный командир, каждый фидалгу желал, чтобы его имя не просто попало на памятный камень, но было высечено на нем самым первым, в назидание грядущим поколениям. Пораженный развернувшейся перед его глазами ярмаркой тщеславия и человеческой суетности, Албукерки решил положить конец спорам и распрям. И приказал, перевернув мемориальный камень задом наперед, высечь на его передней стороне библейскую цитату из Евангелия от Матфея (21:42): «LAPIS QUEM REPROBAVERUNT EDIFICANTES», или, в переводе с латинского языка на русский: «КАМЕНЬ, КОТОРЫЙ ОТВЕРГЛИ СТРОИТЕЛИ». Судя по всему, при строительстве нового форта в Малакке португальцам действительно пришлось пролить немало пота. «Сеньор» — писал впоследствии один из португальских капитанов своему монарху, «поверьте, этот труд был очень, очень тяжким, ибо камни нам приходилось тащить на себе издалека. К тому же строительные работы, в обычных условиях занявшие бы не менее трех месяцев, были нами завершены в течение месяца, ибо генерал-капитан подгонял нас, строителей, денно и нощно».

Вообще-то это был обычный темп, в котором Албукерки строил (силами подчиненных, разумеется, однако же, и сам порой прикладывая руку) все свои форты. Но под палящими лучами экваториального солнца непривычным к условиям тропиков белым людям было очень нелегко справляться с выпавшей им ролью крепостных строителей. «Люди начали заболевать, и умирать от лихорадки, чрезмерного труда и скверного питания. Их мучил постоянный голод, ибо султан перехватывал весь провиант, подвозимый из внешнего мира. И потому людям приходилось довольствоваться малой толикой риса и масла. Курица (если ее вообще удавалось добыть) стоила тридцать, а яйцо — два золотых крусаду»…

Бедствия, претерпеваемые португальскими строителями форта, дополнительно усугублялись климатическими условиями, характерными для Малакки в описываемое время года. «Каждое утро разражалась гроза, сопровождаемая ураганным ветром и невыносимо холодным ливнем, после которого сразу же начинало палить солнце, да так жарко, что закипала вода в лагунах». Возможно, хронист в данном случае несколько сгустил краски. Вода, конечно, не кипела, но над ней, вне всякого сомненья, поднимались, как туман, густые испарения, способствуя размножению назойливых москитов и распространенью малярии.

Сам Албукерки тоже заболел болотной лихорадкой. В этот критический момент, когда строительные работы затормозились, положение спас толмач Франсишку. Этот человек, испанец по рождению (и, в этом смысле, собственно говоря, не Франсишку, как его звали португальцы, а Франсиско), немало помотавшийся по белу свету, плененный, в конце концов, «маврами», освобожденный португальцами год назад с борта плывшего в Мекку мусульманского корабля и перешедший на португальскую службу, свободно изъяснялся на арабском, турецком и персидском, а за время пребывания в Малакке умудрился овладеть еще и малайским языком, чтобы объясняться с местным населением.