Вольфганг Акунов - Война за пряности. Жизнь и деяния Афонсу Албукерки, рыцаря Ордена Сантьягу

Однако счастье в этот раз не улыбнулось Албукерки. Всего через несколько дней на море разыгралась свирепая буря. Поскольку «Флор ди ла Мар», почти утративший плавучесть, грозил, развалившись на части, пойти на дно бушующего моря, ему пришлось свернуть к берегам Суматры и идти дальше вдоль побережья этого большого индонезийского острова, а затем — бросить якорь у самого берега. Однако ночью штормовой ветер, превратившись в настоящий ураган, настиг корабль и там. Пришлось срочно рубить мачты. Обломки, носимые ветром по палубе, выбивали из ветхих бортов древесину целыми кусками. Несмотря на то, что волны то и дело смывали матросов за борт, уцелевшим удалось сколотить из подручных материалов плот, спустить его на воду и перепрыгнуть на него с разваливающегося на части остова корабля. Рабам и пленным пришлось спасаться вплавь, держась за края плота, на котором сгрудилась команда. Едва плот отчалил от гибнущей каравеллы и отплыл от нее на некоторое расстояние, как «Флор ди ла Мар», наконец, развалился и затонул, вместе со всем золотом и прочим добром, награбленным воинством дома Афонсу в Малакке.

Увы — в морских волнах исчезла без следа также таинственная яванская морская карта с изображенными на ней ведомыми и неведомыми землями.

С наступлением утра Перу д’Алпойм — капитан «Тринидади», не сменившего курса и успевшего уйти далеко вперед — увидел на море обломки флагманского корабля эскадры, приказал повернуть руль и заняться спасением на водах. Кормчие и офицеры предостерегали его от этого решения. Указывая, что идти, в такую бурю, к побережью острова, было чревато риском удвоить количество обломков кораблекрушения за счет теперь уже их собственного корабля. Но Перу д’Алпойм оставался непреклонен. Он думал не об угрозе, которой подвергал свой «Тринидади», а только о смертельной опасности, угрожавшей его любимому начальнику Афонсу Албукерки. «Я без колебаний поведу корабль прямо на скалы, лишь бы спасти губернатора» — ответил он подчиненным, умолявшим его не приближаться к островному побережью.

Наконец матросы с «Тринидади» увидели несколько белых клочьев парусины развевавшихся над утлым плотиком в бушующих волнах. И через час все уцелевшие к тому времени потерпевшие кораблекрушение члены команды и пассажиры «Морского Цветка» (кроме державшихся за плот рабов и пленных, поглощенных ненасытным чревом океана) были уже на борту «Тринидади».

Вот так Афонсу Албукерки возвратился из своей самой удачной, с точки зрения стоимости захваченной добычи, морской экспедиции фактически с пустыми руками, сохранив лишь одежду, в которой покинул свой терпящий бедствие флагманский корабль. Впрочем, сказать «с пустыми руками» было бы верно лишь касательно добычи, причитавшейся лично ему. Для своего всемилостивого монарха дома Мануэла I он, как его верный рыцарь, спас из бурных волн бушующего моря-океана, подарки владыки Сиама — перстень с огромным рубином, усеянную самоцветами корону и парадный меч из чистого золота.

Как и следовало ожидать, Идалкан, дождавшись отплытия эскадры Албукерки на завоевание Малакки, снова повел свои войска на Гоа. В первой же схватке был убит комендант португальского форта. Кроме того, «мавры» закрепились в Бенаштариме — заброшенной, полуразрушенной крепости, господствовавшей над самым узким местом реки между островом и материком, которую португальцы должны были, по приказу, отданному домом Афонсу перед отплытием, восстановить, но не успели. Теперь это сделали за них магометане, восстановившие стены, окружившие их снаружи кольцом баррикад и установившие на всех важных участках оборонительных сооружений пушки.

Между тем в Гоа царила полная неразбериха, ибо среди гарнизона никак не находилось человека, обладавшего достаточным авторитетом для занятия ставшей вакантной комендантской должности. Португальцы думали-думали — и наконец придумали…не найдя для замещения должности коменданта никого лучше дома Мендиша ди Вашкунселуша, все еще отбывавшего тюремное заключение в крепости. Впрочем, сей воинственный фидалгу, узнав, что ему опять предоставляется возможность всласть подраться, забыл все свои обиды и возглавил оборону Гоа.

На протяжении сезона дождей кольцо осады все туже сжималось вокруг Гоа, число защитников которого таяло так же неуклонно, как и имевшиеся в городе запасы продовольствия. Но случались также проблески надежды. Так, Жуан Машаду неожиданно покинул лагерь Идалкана, перейдя, с десятком добрых воинов, на сторону своих страждущих соотечественников-португальцев. В свое время Машаду тайно окрестил двух своих рожденных ему женой-магометанкой сыновей. И вот теперь, не имея возможности взять их с собой в Гоа, по причине юного возраста, этот новый спартанец предпочел, перед бегством из стана Идалкана, лучше собственноручно утопить малюток, чем дать им вырасти без него в мусульманской вере. «Ужасный век, ужасные сердца!». Одиннадцать перебежчиков во главе с Машаду были для гарнизона помощью желанной, но, конечно, совершенно недостаточной, как говорится, каплей в море. Лишь появление «эскадры дальнейшего побережья», привезшей подкрепления, немного улучшило положение осажденных.

Между тем по всей Индии пронесся слух, что Албукерки потонул вместе со всем своим флотом в бушующем море. Тем большей была всеобщая радость, когда губернатор вдруг прибыл в Кочин. Конечно, он прибыл не как триумфатор, а как жертва кораблекрушения, однако сам факт его спасения и возвращения в Индию вселил тревогу, страх и недовольство в сердца его многочисленных врагов. Чтобы еще сильнее сломить их волю к сопротивлению, дом Афонсу разослал пленных мусульман, прибывших с ним на борту «Тринидади», по прибрежным городам Индии, с целью ускорения распространения известия о захвате португальцами Малакки. «Врагу эти новости пришлись не по вкусу» — сообщал он королю Мануэлу не без доли злорадства.

Гоа встретил известие о возвращении губернатора Индии колокольным звоном. Его обитатели думали, что наконец спасены. Однако, как Албукерки ни тянуло в Гоа, он решил проявить разумные терпение и выдержку, Губернатор, возвратившийся без кораблей и без солдат, вызвал бы насмешки мусульман.

Дожидаясь в Кочине прибытия очередного «перечного флота», он недовольно писал королю Мануэлу Счастливому: «Вы не шлете мне ни оружия, ни солдат, ни какого-либо нужного мне для ведения войны имущества. И к чему это ведет? К тому, что мне приходится делать все дважды. Имей я все, что мне необходимо для выполнения Ваших приказов, мне бы не приходилось дважды рисковать жизнями моих людей в Малакке, дважды осаждать и брать Гоа, да и ормузский форт все еще пребывал бы в нашей власти».