Альберто Васкес-Фигероа - Путешествие на край света: Галапагосы

Скот, принадлежавший Кобосу, убежал в горы, где до сих пор можно найти одичавших коров и лошадей, и с того дня на Сан-Кристобаль уже никто не выращивает сахарный тростник.

Остались апельсиновые и еще кое-какие фруктовые деревья, а также потомки тех заключенных, создавших теперь процветающую, но свободную колонию.

Осталась на острове и сноха Кобоса: норвежка, вышедшая замуж за его старшего сына, живет на вершине горы, среди туманов и постоянных, тоскливых дождей, и стережет небольшое стадо.

Я посетил ее скромный домишко, где она живет со своей дочерью. Она долго расспрашивала меня про Европу, про Норвегию, откуда ее привезли, когда была еще совсем маленькой девочкой, в начале века. Это, пожалуй, единственный человек на этом свете, считающий, что смерть Кобоса — несчастье для всех. Она остается убежденной в том, что острову нужен именно такой человек, и только тогда здесь наступит процветание, пусть и за счет жизней тысяч рабов.

Пообщавшись с Карин Гультер-Кобос и ее дочерью, я вернулся в Пуэрто-Бакеризо и спросил у губернатора каким образом можно было бы добраться до Санта-Круз, о котором я слышал, что это самый интересный из островов архипелага.

— Придется ждать пока почта не приедет, — ответил он.

«Эсмеральда» присоединилась к остальному эквадорскому флоту, приняла участие в маневрах и потом собиралась вернуться на континент, поэтому я посчитал, что мне будет с ними не по пути, но и оставаться на таком мало интересном острове, как Сан-Кристобаль, тоже не хотелось, поэтому я начал упрашивать губернатора добыть для меня какой-нибудь вид транспорта.

Наконец, без особенной уверенности, что все делается правильно, и с видом человека, не желающего влезать в неприятности, он посоветовал:

— А идите-ка вы… к Гузману, к «Каторжнику». Это единственный на острове человек, кто сможет отвезти вас.

Потом окликнул мальчугана, игравшего у дверей дома, и приказал ему:

— Отведи этого сеньора к дому «Каторжника».

И я пошел следом за мальчишкой, кто хоть был босой, но прыгал по камням и через колючки так резво, что я с трудом поспевал за ним. Когда я уже весь взмок, и этот мальчишка-попрыгунчик порядочно надоел мне, мы подошли к хижине, стоявшей на самом берегу. Мальчишка ткнул в нее пальцем и сказал:

— Вот.

Он развернулся и собирался уже упрыгать обратно, когда я дал ему несколько сукре в качестве платы за услугу, он взглянул на меня удивленно, но монеты взял с нескрываемой радостью. Возможно, это были первые в его жизни деньги.

На встречу мне вышла женщина, когда-то она была, наверное, хорошенькой, но теперь половина лица ее была обезображена шрамом и еще она прихрамывала на одну ногу. Я спросил ее где можно найти Гузмана, в ответ она указала на приближающийся к берегу парус.

— Вон идет, — сказала она. — Если хотите подождать его, то проходите в дом.

Но я предпочел дожидаться снаружи, и женщина принесла мне стакан воды с лимоном. Я обвел рукой и море, и берег, и небольшую бухту, и спросил:

— Давно живете здесь?

— Уж девять лет, — ответила она. — С того самого момента, как освободили моего мужа. До этого пятнадцать лет мы провели на Исабеле. Знаете, наверное, там тюрьма.

— Я думал, что тюрьму там закрыли.

— Так и есть, но многие, кто отбывал срок на Исабеле, потом остались на архипелаге.

— И не хотелось вернуться на континент?

— Ни даже в гробу, — ответила она. — Та жизнь не для нас. На самом деле, та жизнь никому не подходит. Родом я из Гуаякиля. Там родилась и выросла, и теперь понимаю, что смогла выдержать то лишь потому, что не знала о существовании другой жизни. Но сейчас самое большое наказание для меня было бы выслать обратно в город.

Много позже мне рассказали историю жизни Гузмана и его жены. Он был бродячим торговцем, и, судя по всему, не щадил себя на работе, лишь бы прокормить жену, что, как некоторые утверждали, была красивой девочкой. Однажды в порт прибыл корабль с туристами, и Гузман распродал весь свой товар раньше обычного, а когда вернулся домой, застал там двух незнакомцев.

Один в этот момент был с его женой, второй ожидал своей очереди. Гузман схватил нож, убил обоих мужчин и затем нанес семь ударов жене, посчитав, что убил ее также.

Его осудили на шестнадцать лет тюрьмы на Исабеле, а его жена, когда вышла из больницы, последовала за ним.

Больше она никогда не обманывала мужа. Как выяснилось, она всегда любила его, а свои отношения с другими мужчинами объяснила тем, что хотела облегчить ему жизнь и разделить с ним бремя ответственности за дом и семью, подрабатывая на стороне, без его ведома, конечно же.

На Исабеле она проработала прачкой пятнадцать лет, и старалась, как могла, облегчить его существование в тюрьме. А когда тот вышел на свободу, они обосновались на Сан-Кристобаль, где и обрели свое счастье.

Когда лодка Гузмана причалила к берегу, женщина собрала всю рыбу и понесла чистить, а Каторжник, человек высокого роста, сутулый, с кожей обветренной и темной, согласился отвезти меня на Санта-Круз.

— Если смелости хватит, — сказал он, — то я готов. Но если что-то пойдет не так, то кости наши найдут на Марчена.

Он имел в виду один из островов, необитаемый, где нет воды, на севере архипелага, и куда как-то занесло двух человек, путешествовавших в направлении противоположном нашему. Они умерли от жажды, а спустя несколько месяцев экипаж какого-то судна случайно обнаружил их мумифицированные тела на одном из пляжей.

Мы договорились, что на следующее утро, до восхода солнца, пойдем курсом на Санта-Круз.

В условленный час Гузман ждал меня около лодки. Его жена подготовила продуктов и воды на три дня, из того расчета, что один день уйдет добраться до острова, один день вернуться и еще один, на всякий случай. Но когда выходишь в море на таком корыте, то и всех предосторожностей вместе взятых будет недостаточно. Позже сам Гузман сознался, что как-то потерялся и кружил по морю целую неделю.

— И как вам удалось выжить?

— За счет рыбы. Разжевывал рыбу, чтобы получить из них сок, очень горький, но который можно, все-таки, пить. Здесь водится много рыбы.

— И почему так не делали те, с Марчены.

— У них не было снастей. В этих водах стоит забросить крючок, даже без наживки, и какая-нибудь рыба обязательно схватит его, из любопытства. Но никогда не поплывут вам в руки по собственному желанию. С леской и крючком тут можно жить, не беспокоясь о пропитании. На Исабеле я познакомился с одним типом, который тоже потерялся в открытом море. Снастей у него не было, и наживки он никакой не нашел, и отрезал себе палец, из гвоздя сделал крючок, палец насадил на крючок, поймал рыбу, порезал на куски, и насадил на крючок, поймал больше рыб… Ну и так далее… Для спасения собственной жизни пожертвовал пальцем.