Борис Базунов - Три фута под килем

— Как бы то ни было, — заметил он, окинув взглядом наш катер, — в этом пруду отстаивались парусники российского военно-морского флота.

Подарив нам этот упрек, капитан третьего ранга рассказал, что Итальянский пруд, созданный в типичном стиле портовых сооружений петровской эпохи, в течение десятилетий служил частью бывшей купеческой гавани. Набережная его видывала купцов из разных стран, всевозможные корабли и шумные торжища.

— А то неприметное одноэтажное строение, — Яков Левитин указал на южную стенку пруда, — тоже носит экзотическое название: Голландская кухня.

Мы тут же узнали, что никакой кухни там нет. За каменными стенами здания — местная электростанция. Но лет двести с лишним назад над этой крышей поднимался дымок. На плитах готовили обеды для моряков с судов, стоявших на рейде и в гавани. Городская казна пополнялась за счет морского пансиона, за который расплачивались в английской, голландской, немецкой валюте. Однако дымок над кухней, открытой каким-то предприимчивым голландцем, исчез после того, как торговые суда стали миновать Кронштадт и по прорытому морскому каналу уходить в Петербургский порт. Роль Купеческой гавани сошла на нет. Отпала надобность и в борщах.

Еще одним угощением со стола древностей было сообщение о Кронштадтском футштоке. Футшток — это каменная башня или павильон мареографа. От нуля Кронштадтского футштока в СССР исчисляются абсолютные высоты. К нему приведены глубины моря на всех наших навигационных и топографических картах. О Кронштадтском футштоке знают геодезисты всего мира, как о Пулковском меридиане или географическом обелиске в Кызыле, означающем центр Азиатского материка. И оказывается еще, что футшточная служба ведется в Кронштадте с 1707 года, когда футшток был установлен у западной стенки Купеческой гавани.

Итальянский пруд, Купеческая гавань, Голландская кухня, павильон мареографа — все это было подобно первым страницам захватывающей книги. И такую книгу не отложить в сторону. Хочется побыстрее добраться до самого интересного. Ведь впереди нас ждали нетленные страницы истории Кронштадта.

Нет, мы не устали. И обедать не хотим. Надо отнести в гостиницу вещи? Но все свое мы носим с собой. Так мы сказали любезному капитану третьего ранга. Единственное, чего мы жаждем, — побыстрее попасть в город и сказать ему «здравствуй!».

— Что посмотреть в Кронштадте? — переспросил Яков Левитин. Достав блокнот, он начертил схему маршрута и протянул нам листок.

Уточнив детали путешествия по городу, мы рискнули вымолвить последнюю просьбу:

— Нельзя ли нам на корабль? На настоящий. И обязательно самый большой. Без такого свидания померкнет все наше путешествие.

— Ну что ж, это я беру на себя.

Если хотите, прогулка по незнакомому городу — занятие непростое. Даже в гостях в чужой квартире не сразу сообразишь, где и что находится. А тут целый город! Но, вспомнив «азы» ориентирования и руководствуясь схемой, мы все же двинулись в путь.

Скоро мы очутились в объятиях старого парка. Могуча и колоннада тополей манила в зеленую глубь, даря щедрую тень. Где-то в вышине ветер и солнце играли листвой. Под ноги ложилась песчаная дорожка. Цветники вели свой нарядный хоровод. Голосистые птахи аккомпанировали величавому молчанию зеленого островка. Молодой папаша в форме морского офицера толкал перед собой детскую коляску.

Мы ни на минуту не забывали, что под ногами кронштадтская земля, а парк — ровесник истории. И может, об этом шумят старые тополя? Ведь и взаправду: кронштадтский парк необыкновенен своей обыкновенностью. Конечно, не вечно прикрывал он тенью южную часть острова. Когда-то тут лежала отмель — одна из бесчисленных вокруг Котлина. Однако люди отняли у моря землю, создав на этом месте центральную площадь молодого тогда Кронштадта. Наверное, в ту пору эти могучие тополя были совсем юными. Под их прозрачной тенью проводились смотры и парады войск гарнизона, жители собирались на праздничные гулянья. Позже, как молвят старожилы, в парке стало тесновато деревьям: привезли немало саженцев из Сибири. Ведь человек любит, когда рядом с ним по весне буйствует зеленая жизнь! Но Кронштадт не раз опаляли огненные бури. И особенно жестоко в минувшую войну. Камень, бетон, броневая сталь и бойцы выдержали все. Старый парк, скрывавший защитников крепости, их батареи, понес урон. На себе он узнал, как беспощадна война. И потому здесь так много молодых деревьев. Пожалуй, им чуть больше двадцати. Они тянутся к солнцу вместе с ветеранами парка и внемлют шелесту тополей старших поколений о прежних временах.

Наверное, каждый из зеленых великанов мог бы стать своеобразным памятником Кронштадта, если бы не было среди них монумента, воплощенного в металл.

Как гвардейцы в карауле, замерли деревья вокруг гранитного камня, на котором высится могучая фигура Петра. В полной адмиральской форме и с обнаженной шпагой, в руке стоит этот бронзовый колосс, попирая ботфортами шведские знамена. На постаменте чеканные, как приказ, слова: «Оборону флота и сего места держать до последней силы и живота, яко наиглавнейшее дело».

Если б не было невского Медного всадника, этой скульптуре надлежало одной пропеть гимн подвигу Петра и русского народа. Старейший памятник первой морской крепости России заставляет вспомнить титаническую энергию тех, кто «прорубил окно в Европу», кто закладывал земляную крепость на Заячьем острове и портовый город в устье Невы, кто дерзко и решительно отодвинул врагов из восточной Балтики, кто, наконец, утвердился на крохотном островке Ретуссари (Котлин) в Финском заливе.

Бронзовая фигура флотоводца и кораблестроителя устремлена к гавани. Той самой гавани, что прославлена не менее, чем грозные форты крепости. Оттуда балтийские эскадры выходили навстречу шведским кораблям. В их паруса дул ветер побед при Гангуте, у острова Эзель и мыса Гренгам. После Гангутского боя вереница плененных судов неприятеля была торжественно проведена мимо Котлина в Петербург под залпы пушечного салюта. Только так — в качестве трофеев — пропускали защитники крепости вражеские корабли за линию своих батарей.

Гавань, подступившая к монументу в старом парке, была свидетельницей одного из замечательных морских празднеств — торжественного вывода на Котлинский рейд привезенного из Москвы знаменитого петровского ботика. Он плавал под парусами на тесной Яузе, служил «водяным потехам» будущего царя на Просяном пруду Измайлова. И на закате дней своих «дедушка русского флота» впервые явился перед могущественным потомством. Ботик, буксируемый шлюпками, торжественно был проведен мимо двадцати кораблей и фрегата. Сам Петр правил рулем. На каждом судне ботик «поздравляли пушками», как называли в те времена орудийный салют, а вымпелы приспускались «до дека».