Сара Маркиз - Свободная. Там, где нет опасности, нет приключений [litres]

Перед отправлением я думала, что эта экспедиция необходима, чтобы дать мне силы и научить меня здраво взвешивать любые суждения и не делать поспешных выводов о том, что я увижу и переживу… Теперь я улыбаюсь, вспоминая об этих наивных планах. И вот я стучу в двери Азии.

Мне потребовалось пять дней, чтобы пересечь эту пустую равнину, тщательно прячась каждую ночь. Наконец я добралась до места, где можно найти воду согласно моим картам. У меня осталось только полтора литра воды, которую я держу поблизости в одном из карманов рюкзака.

На склоне горы появляются крохотные черные, белые и коричневые пятна. Я улыбаюсь. Это монгольские овцы, которых держат ради ценной шерсти, называемой кашемир. Каждый год Монголия производит примерно 2700 тонн кашемира.

Чтобы защититься в суровую зиму, эти маленькие овцы отращивают отличную шерсть. Весной достаточно просто вычесать овцу, чтобы получить с нее до пяти унций тончайшей шерсти. В начале лета я видела нескольких кочевников с огромными мешками шерсти, которые до бесконечности ждали грузовик, который довез бы их в город. Часто они ждут там до Дня независимости, который называется Наадам, и качество шерсти ухудшается. Все, что получит семья за такую шерсть, – это несколько мешков риса и сахара да небольшие плитки прессованного чая.

«Летом мы празднуем, зимой – спим», – разве не это говорил мне мой советник из Монголии?

Пока я не встретила на своем пути этих женщин с их драгоценной поклажей, мне и в голову не приходило, откуда берется кашемир.

Я помню, как впервые заменила свою техническую одежду на одежду из натуральных тканей во время экспедиции в Южную Америку. Температура снизилась до –20 °C, и на большой высоте я постоянно дрожала от холода. Поэтому решила последовать примеру местных аборигенов, которые, казалось, не жаловались на переохлаждение. Я надела свитер из шерсти альпака под свою куртку Gore-Tex. Температура тела стабилизировалась, и дрожь прекратилась. Именно поэтому в Монголии я с большим интересом попробовала носить одежду из шерсти яка (теплая, но колкая), носки из верблюжьей шерсти, которые я надевала на ночь (очень теплые и удобные), и, наконец, кашемировую шапку, которая сохранилась у меня до сих пор (она идеально подходит для высоких физических нагрузок и потения, а также для холода). Наша кожа приспособлена дышать, поэтому мне кажется очень выгодным, что она соприкасается с натуральным материалом. И мне нравится идея, что эти люди живут за счет своего домашнего скота, просто вычесывая шерсть животных. Много лет я использовала одежду из шерсти овец породы мерино. Это полезно и для животных, которых не убивают, и для самих людей и их семей.

Когда я увидела овец в тот день, то поняла, что вода где-то недалеко. Я спустилась с ветреного и пустынного плато на тропинку, вдоль которой паслись овцы, и устремилась в долину. Мои глаза радовались зелени, которую я видела впереди. Она выглядела почти искусственной на фоне выжженной коричневой земли, простиравшейся вокруг на сколько хватало взгляда. Вдоль немаленькой реки через равные промежутки расположены юрты. Вот дан сигнал тревоги, я знаю, что меня заметили, и ко мне уже галопом приближается маленький всадник. В руках он держит палку с привязанной к ней веревкой, которой он со всего размаху лупит по спине лошади. Но лошадь не ускоряется даже после удара таким хлыстом. Всадник останавливается и наблюдает за мной, описывает вокруг меня круг. Еще один вшивый, как я любовно называю таких людей. Парень очень худой и напоминает мне ребенка с улицы. У него темные глаза и жесткий взгляд. Несмотря на то что ему всего десять лет, кажется, его детство уже давно миновало. Он смотрит на меня издалека и говорит как мужчина. Он босой и сидит верхом без седла. Лошадь похожа на своего хозяина: она плохо выглядит, бока впали, местами нет шерсти, взгляд опустошен. Мальчик не теряет времени и уносится бешеным галопом, чтобы оповестить о моем приходе по всей долине. Я прохожу в двухстах метрах от юрты, в которой, судя по всему, живет его семья. По обычаю, я должна остановиться, но я не собираюсь этого делать. Из дверного прохода появляется женщина, у нее на груди висит младенец. Ее угрюмое выражение лица словно говорит мне: «А что ты здесь делаешь?» Я приветствую ее и продолжаю свой путь. Она безразлична ко мне. Просыпаются собаки, учуяв мой запах. Я до сих пор не могу привыкнуть к монгольским мастифам. Они выглядят угрожающе, когда начинают гавкать. Мне нужно поторопиться. Я иду вдоль реки, чтобы найти подходящее место, где можно было бы набрать воды, но здесь слишком много юрт. В этой воде наверняка полно остатков пищи и стирки, животных и людских экскрементов и так далее. Придется набирать воду прямо здесь, чтобы обезопасить себя от бактерий и микробов, которые попали в реку в результате жизнедеятельности пятнадцати семей. Я принимаю решение и быстро наполняю свои резервуары, обещая себе, что очищу эту воду при помощи специальных таблеток и пропущу ее через фильтр.

Внезапно, пока я укладываю резервуары с водой на тележку, появляется огромная собака. У меня хватает времени только на то, чтобы загородиться от нее своей тележкой. Пес вцепляется зубами в заднюю часть тележки с видимым наслаждением. Эта атака продолжается минут пять, что кажется мне настоящей вечностью. Все это время за нами наблюдает монгол с волосатой грудью, чешет себе живот и уходит. Он только что проснулся. Сонными глазами он смотрит на пса, который терзает мою тележку, и делает жест, который означает: «Меня разбудили только ради этого?» Затем возвращается в юрту. Я зову его, но он не отвечает. Кажется, мне придется разбираться с собакой самостоятельно. Я толкаю на пса тележку короткими рывками, которые заставляют его разжать челюсти, но он тут же снова сжимает клыки. Кажется, что моя тележка участвует в неравном бою с огромным грузовиком, пока я пытаюсь сделать так, чтобы она не разбилась о камни. Чтобы этого не произошло, я решаю толкать тележку вперед вместе с живой ношей. Это оказалась очень плохая идея. К собаке присоединяются другие мастифы, и вскоре я насчитываю вокруг себя уже пять собак. Удивительно, что все они выглядят разъяренными. Вероятно, я скоро закончу жизнь в качестве собачьего гамбургера, если не смогу ничего предпринять. Когда я добираюсь до следующей юрты, мне на помощь выходит мужчина, но когда подходит ближе, собаки начинают скалиться на него, поэтому он разворачивается и прячется в своей юрте так, словно ничего не происходит. Я не могу поверить своим глазам. Меня шокируют не собаки, а люди. Затем издалека приближается галопирующая лошадь. Всадника не видно в облаке пыли. Он останавливается всего в метре от моей тележки. Его лошадь черная, с удивительно блестящим отливом шерсти, мужчина носит традиционную одежду. Он держит себя сдержанно, но во всем его облике есть что-то благородное. Наши взгляды пересекаются.