Сара Маркиз - Свободная. Там, где нет опасности, нет приключений [litres]

Кажется, снаружи происходит что-то страшное. Достаточно было приоткрыть застежку всего на пару сантиметров, чтобы понять, что это настоящий кошмар! Худшее, что может быть, как я подумала на тот момент (но будущее убедило меня в обратном). Всего в нескольких метрах отсюда в мою сторону движется темная стена града – худшего врага палатки! Я быстро надеваю ботинки, чтобы эвакуироваться в случае необходимости. Когда я обулась, мой тряпичный домик начал натягиваться у основания. Я открываю молнию и в ужасе вижу оползень, который сметает все на своем пути. Мгновенно меня переполняет адреналин. Мне нужно действовать очень быстро. Палатка издает звуки, которых я никогда раньше не слышала: она сражается. Изо всех сил бросаю рюкзак на соседний выступ. Я не могу в это поверить! Я напрягла каждую клеточку своего тела, чтобы втянуть наверх тележку до того, как этот монстр поглотит ее и меня вместе с ней. Я сражаюсь, меня так просто не взять. Бросаюсь на землю, встаю на четвереньки и изо всех сил вцепляюсь руками в одну из ручек своей тележки. Сила оползня просто неимоверная. Земля под ступнями осыпается, я раз за разом хватаюсь за ручку, которая выскальзывает из рук. Это длится всего несколько минут, но мне кажется, что прошла целая вечность. Затем все внезапно останавливается, гроза прекращается так же резко, как и началась. Мягкий спокойный дождь омывает мое лицо. Монстр ушел! Я расслабляюсь и всем телом расползаюсь по земле. У меня не осталось сил, но я не выпускаю из рук тележку, которая, кстати, в полной целости и сохранности. Я издаю победный крик! Я выиграла эту битву.

Я кричу: «Монголия, тебе меня не взять!»

Я смогла спасти свой рюкзак и тележку. Все произошло так быстро. Промокшая и измазанная серой глиной, я нахожу свою палатку, наполовину погребенную в земле.

От нее мало что осталось – грязная мокрая тряпка. Куски града размером с мяч для пинг-понга уничтожили ее, у палатки просто не было шансов. Она отважно держалась. Я откапываю ее, чтобы посмотреть, что можно спасти, но спасать-то толком и нечего.

Я достаю свою видеокамеру, чтобы запечатлеть этот момент безысходности: девять часов вечера, у меня нет крыши над головой, я не знаю, где буду спать, мне холодно, и адреналин уже покинул мои вены.

Я решаю делать то, что умею: идти, чтобы согреться и, возможно, найти скалу, которая сможет защитить меня от ветра. Сейчас мне просто нужно пережить эту ночь, все остальное я решу завтра.

Я делаю первый шаг. Команды здесь нет, моей палатки тоже, я промокла, а вскоре ночное покрывало накроет темнотой все вокруг. С концентрацией кота, который сидит перед мышиной норой, я тороплюсь найти любой намек в рельефе, как неожиданно появляется кочевник на лошади. Впервые я рада видеть кочевника после девяти часов вечера! Он жестом указывает следовать за ним, в ответ я просто киваю. Мы движемся вперед – он на лошади, я толкаю тележку. Мы приближаемся к реке. Он показывает на свои юрты, которые стоят на другом берегу. Я понимаю, что в сегодняшнем списке дел я упустила одну очень важную вещь – поплавать! Я улыбаюсь. Подумать только, два часа назад я думала, что этот день уже закончился!

Река переполнена и продолжает разбухать прямо на наших глазах. Я передаю рюкзак на спину всадника, которому это совсем не нравится, но тем не менее он делает первую переправу и выносит мою поклажу на другой берег. Вода настолько высока, что его лошади приходится плыть. Он возвращается за тележкой, потом за мной.

Но последняя переправа верхом на лошади слишком опасна: уровень воды продолжает расти, а течение становится все сильнее. Кочевник отказывается брать на себя такую ответственность, и я его прекрасно понимаю. Мне остается только плыть самой. И чем быстрее, тем лучше. Я ухожу на триста метров вверх по течению. Думаю, этого достаточно. Я рассчитываю свою примерную траекторию: принимая во внимание силу потока, я должна выплыть прямо перед юртами. Я уже почти собираюсь лезть в воду, когда слышу свист с другого берега. Улыбающийся молодой человек на лошади устремляется в воду. Животное плывет с трудом, раздув от напряжения ноздри. Все еще улыбаясь, всадник оказался на моем берегу и готовит свою лошадь к обратному путешествию. Не говоря ни слова, я направляюсь к нему, он хватает меня за руку и с невероятной силой забрасывает на спину лошади. Он приказывает мне держаться за его талию, поскольку я сижу на крупе лошади. И как же это несчастное животное будет сражаться с потоком с двумя всадниками на спине? Мы переправляемся на другой берег, нам навстречу выбегают возбужденные зрелищем дети, собаки приветствуют нас лаем, а глава семьи улыбается. Я сердечно благодарю всех, включая лошадь. Небольшая группа людей устремляется в юрту, а я тащу свои вещи. Улыбаясь, говорю себе, что хотя бы сумела избежать ледяной ванной. Грязь забралась и в юрту. Весь пол покрыт толстым слоем грязи, а по нему ползает женщина с длинными черными волосами с ведром и лоскутом ткани в руках. Она очень худая и слабая, волосы прилипают к мокрому от пота лицу. Ей никто не помогает. Я останавливаюсь, чтобы поприветствовать ее и подать ей руку, но младшие девочки решительно останавливают меня. Все они – и мужчины, и дети – позволяют ей одной ломать спину в течение часа, пока она убирает пол юрты.

Мне очень жаль ее. Несколько сантиметров грязи на полу нетрудно было бы убрать хорошей метлой, но в ее распоряжении есть только лоскуток.

Гораздо позднее эту сцену объяснили мне следующим образом: женщины отвечают за то, что происходит в юрте, а мужчины – за то, что происходит за ее пределами, и никто никогда не вмешивается в дела другого.

Девочки десяти и двенадцати лет играют роль хозяек и задают мне сотни вопросов, для них мой приход – настоящее событие. Я достаю свой небольшой словарь, все усаживаются в круг на небольшие пеньки перед входом в юрту. Вокруг нас повсюду грязь, а дневной свет потихоньку гаснет. Незадолго до того, как ночь полностью вступает в свои права, женщина просовывает руку в единственное отверстие в юрте и дает нам знак, что можно заходить. Она развела огонь, и на небольшой печке в центре жилища стоит и дымится большое блюдо, которое источает запах теплого молока. Женщина просит девочек что-то принести ей, затем садится на землю, чтобы растолочь плитку прессованного чая. В правой руке она держит гладкий, не раз использованный камень, которым умело и методично дробит чай, собирая россыпь на кусочек ткани. К моему большому удивлению, молодой человек, который пришел мне на помощь со своей лошадью, не является членом семьи, поскольку сидит на гостевой стороне. Мне холодно, я истощена и промокла. Девочки возвращаются с высушенным навозом и разжигают огонь. Как только они справляются с этим, сразу же подсаживаются ко мне: младшая кладет голову мне на колени, а старшая – на плечо. Мне кажется, что это очень удручило молодого человека, который посадил меня на свою лошадь. Я не привыкла так близко общаться с незнакомыми мне людьми. Жизнь в клане очень сильно отличается от моего одиночного образа жизни.