Евгений Петропавловский - Венеция. Пандемиозо

– Представляю, какое амбре стояло тут, если долго не было дождей, – говорю безадресно.

– Ну да, – соглашается Анхен. – Канализации тут, наверное, не было.

– Конечно, не было, – подтверждаю я.

– Ничего, канализация в жизни не главное, – авторитетным тоном заявляет Сержио. – Зато иммунитет у них был отменный. Наверняка лучше нашего.

– Разумеется, ведь выживали только люди с крепким иммунитетом, – соглашается с ним Валериан. И, приняв позу горниста, делает несколько глотков из фляжки. Которую у него тотчас отбирает Элен:

– Симанович, ещё не вечер. Ты почему пьяный?

– Так я ведь бухнул, – отвечает он.

Мы все смеёмся, и Элен тоже делает глоток из фляжки. После чего, скривившись, восклицает:

– Фу, это же совсем не граппа!

– Совсем не граппа, – подтверждает Валериан. – Это самогон Василия Вялого. Мы решили сегодня его допить: не везти же домой, в самом деле.

– Эгоисты, – сердится она. – А нам что пить?

– Да я не хочу, – говорит Анхен.

– А я хочу «шприца»! – заявляет Элен.

– Ладно, я тебе куплю, – обещает Валериан.

И мы снова трогаемся в путь…

Похоже, мне следует сделать небольшую ремарку по поводу пресловутого коктейля, раз уж он столь понравился женскому составу нашей экспедиции в землю незнаемую. «Спритц» придумали австрийские военные в середине XIX века, когда Венеция входила в состав Австро-Венгрии (отсюда и столь языколомное название). Он состоит из игристого вина просекко, аперитива апероль или кампари и содовой. Плюс ломтик апельсина и лёд.

…На кампо Гетто Нуово с обшарпанно-разноцветными зданиями и чахлыми деревцами по периметру наша компания надолго не задержалась. Анхен, правда, пыталась мимоходом отыскать на стенах домов старую каменную плиту, на которой разъясняется наказание, причитающееся каждому еврею-выкресту, если тот продолжает тайно соблюдать иудейские обряды, – пыталась, да не нашла (позже выяснилось, что плита осталась позади, невдалеке от Фондамента ди Каннареджо). За этим последовали новые блуждания: смурные кварталы, пустые кафе, таверны и сувенирные лавки, самогон Василия Вялого, снова смурные кварталы вперемешку с разговорами о том, сколь унылым было существование в затхлых каморках еврейского гетто, «шприц» на вынос из очередной местной забегаловки, магазинчик карнавальных масок, джелатерия, в которой Элен и Анхен купили себе по стаканчику мороженого, каналы, впадавшие в тёмное море минувших веков, и узкие изломанные улочки, по одной из которых мы наконец вышли к причалу Сант’Альвизе.

Здесь была небольшая уютная набережная Giurati, с двух сторон зажатая стенами зданий, на ней стояли деревянные скамейки, а главное – оттуда открывался великолепный вид на Венецианскую лагуну. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: мы не смогли отказать себе в удовольствии остановиться здесь на полчаса. Сидели на скамейке среди абсолютного безлюдья, как последние люди на вымершей от пандемии планете, подкреплялись прихваченными из дома бутербродами с пармской ветчиной, моцареллой и боккончини, изредка отпивали из фляжек; дышали пряным, пропитанным влагой воздухом и наслаждались видом заката над лагуной.

– Вчерашнее будущее наступило сегодня, – торжественно провозгласил Валериан, стряхнув с джинсов хлебные крошки.

– И позавчерашнее, – добавила Элен.

– И позапозавчерашнее, – продолжила этот ряд Анхен.

– В общем, всё сошлось в одной точке, – подытожил я. – Мы находимся на вершине… нет – на острие времени, и все путешественники минувших веков обрели своё воплощение в наших персонах.

Само собой, по такому случаю Валериан не преминул встать и продекламировать нечто лирически-философское, соответствовавшее пейзажу и настроению. Это было стихотворение Олега Виговского:

Allora, Валериан декламировал стихотворение Олега Виговского, простирая над береговой чертой то десницу, то шуйцу, а я смотрел вдаль, и мысли мои были не здесь и не там, за горизонтом, нигде конкретно и всюду сразу… А затем я представил себе, как без малого шестнадцать столетий тому назад, весной 452 года, на этом берегу стояли люди и тревожно вглядывались в воды лагуны, усеянные парусами рыбачьих судёнышек. На парусах, на воде и в небесах плясали багровые отсветы пожарищ, а отплывшие от материка судёнышки были битком набиты латинянами и потомками венетов, которые, в страхе побросав пожитки, бежали от Бича Божьего.

Так прозвали Аттилу жители Гесперии. В прошлом году он уже вторгался в имперские пределы, но это было в далёкой Галлии. Полчища свирепых гуннов, ведомые Бичом Божьим, сметали всё на своём пути; они опустошили половину провинции и предали смерти тьму народа, пока их не встретил на Каталаунских полях магистр Флавий Аэций во главе римских легионов и союзников-федератов. Там, в туманной Галлии, свершилась Битва народов – последнее великое сражение, в котором Рим сумел дать отпор варварам. И Аттила был вынужден убраться восвояси.

Но вот он пришёл снова. На исходе зимы перевёл орды гуннов через Альпы и объявился под стенами Аквилеи, одной из неприступнейших крепостей Гесперии, которую не удалось покорить ни Алариху, ни Радагайсу. После трёхмесячной осады гунны взяли город штурмом, а затем разрушили до основания, не оставив в живых ни одного из его жителей. За Аквилеей последовали Алтинум и Конкордия, а теперь настала очередь Патавии (Падуи): это она полыхала вдали. А конные разъезды гуннов рыскали повсюду, добираясь до самых берегов лагуны: они грабили и убивали, и сгоняли людей в стада, чтобы увести их в рабство, и поджигали окрестные селения.

…Те, кто стояли здесь, на месте нынешней набережной Giurati, тревожно вглядываясь в приближавшиеся паруса, были потомками людей, которые полвека тому назад переселились на острова лагуны, чтобы спастись от нашествия вестготов Алариха. Простые рыбаки и добытчики соли, они жили скудно и понимали, что с прибытием сюда большого количества людей борьба за существование станет ещё труднее. И вместе с тем разве возможно не протянуть руку помощи тем, чьи жизни повисли на волоске над бездной? Тем, кому осталось уповать лишь на милость господа?