Евгений Петропавловский - Венеция. Пандемиозо

…Более тридцати тысяч россиян, находящихся за рубежом, застряли в аэропортах из-за пандемии. Компания «Аэрофлот», пользуясь ситуацией, значительно подняла цены на билеты.

…Выявлено двадцать пять военнослужащих, заражённых covid-19, на американском авианосце «Теодор Рузвельт», который находится на боевом дежурстве в море.

…Россияне пересылают друг другу фейковое сообщение о штрафах и аресте до пятнадцати суток за шутки про коронавирус.

…В Кишинёве медсестру выгнали из съёмной квартиры из-за боязни заразиться коронавирусом.

…За шутки о коронавирусе, публикуемые в соцсетях, наказывать никого не будут, сообщил глава Комитета Госдумы по информационной политике, информационным технологиям и связи Александр Хинштейн.

Слушая это, я подумал: вот ведь какая благодатная пора настала для властей всех мастей, этак завтра уже никто не удивится, если возбранят любые митинги и демонстрации, чтобы люди не заражали друг друга. А там дойдёт и до уголовной ответственности за группенсекс: тоже, как ни крути, эпидемиологически небезопасное мероприятие.

В самом деле, неожиданные времена, давно такого не было, с советской поры – чтобы столько запретов. Но, в сущности, к этому шло, мировую экономику трясёт уже несколько лет, пандемия лишь ускорила развязку. Сейчас под эту сурдинку правительства всех стран попытаются сбить свои народы в дружные стада – зачем, не хочу гадать, им виднее, тем, кто считает себя на шажок-другой ближе к господу богу: уж как минимум для вящей покорности. А пока что – получите пробный шар, не лишённый многогранного рацио: посидите-ка по домам, граждане потребленцы, пришибленные информационной эпидемией – можете бухать, трахаться или просто чесать задницы, кому что больше по душе, но избегайте контактов, пересудов и ненужных умозаключений, да заодно привыкайте мало-помалу умерять свои аппетиты и урезать расходы.

Ну спасибо хоть Александру Хинштейну за разъяснение, а то я до сегодняшнего дня старался воздерживаться от шуток. Нет, помаленьку шутил, конечно, да всё как-то не того, с оглядкой на собственную тень, без полнокровного куража. Теперь, может, запущу разок-другой от души какую-нибудь развесистую барамбасину. Тем более что мне и придумывать-то ничего не надо, ибо каждый из моих спутников по венецианскому вояжу – ходячий генератор всякоразных юмористических кандибоберов, знай себе успевай вспоминать да записывать, пока память ещё не пропита окончательно. Один Валериан чего стоит. Я уж молчу о Сержио.

К слову о последнем. Нынче он звонил. Его анализы вопреки ожиданиям окружающих оказались благоприятными, и Сержио выпущен из карантина. О таких, как он, в Италии говорят: assai bene balla, a cui fortuna suona – хорошо танцует тот, кому фортуна подыгрывает… Повезло человеку. Ну разумеется, у них же там, в станице Северской, продвинутая медицина: анализы берут у всех прибывших из-за границы, проверяют людей на вирус. А у меня здесь, в Краснодаре, ни грамма анализов не взяли. Я и дал бы, не жалко, однако – не взяли: велели ждать симптомов. Так что мне, вероятно, придётся мотать карантин от звонка до звонка.

Да и ладно, отмотаю, не проблема. Всё-таки мой бочонок с агуарденте ещё наполовину полон.

С другой стороны, он уже наполовину пуст – потому надо продолжать свои мемуары, не то могу не успеть до конца самоизоляции. Деваться некуда. Как говорится, если назвался груздем и взялся за гуж – ну и так далее…

«Дорогая Мальвида, будьте уверены, что Венеция – прекраснейшая из нелепостей, созданных человечеством, – она величественна в силу своей нелепости и служит лучшим объяснением, почему моллюски образуют чудесные раковины с жемчугом и перламутровыми створками; когда землёю служит только вода, а точкою опоры – утёсы, нужно строить, строить, украшать, вновь украшать. Город, принимающий летом и зимой ножные ванны, должен быть отменно причёсан. Ни за что на свете я не желал бы жить здесь. Но приезжать иногда на недельку – было бы большим удовольствием…»

Это писал из Венеции Александр Герцен немецкой писательнице Мальвиде фон Мейзенбург.

Нечто в подобном наклоне думал и я об этом городе, когда бродил по еврейскому гетто в Каннареджо. Впрочем, не столько гетто навеяло на меня подобные мысли, сколько воспоминания об увиденном вчера великолепии. Которое всё продолжало и продолжало перевариваться в моём сознании – продолжало и продолжало, и по сей день толком не переварилось… Однако слишком тесно взгляду в жилых кварталах и чересчур много воды. Наверное, мало кому придёт в голову обосноваться здесь надолго, по-хозяйски. Да, жить здесь прекрасно, если это временно, а потом неизбежно захочется домой.

Allora, в Венеции имеется еврейское гетто. Первое в человеческой истории, если не врут путеводители (хотя с чего бы им врать); так что именно здесь должны были обитать Шейлок и Тубал, и шут Ланчелот, и Старый Гоббо, иного места для иудеев во времена шекспировского «Венецианского купца» на берегах Серениссимы не предполагалось.

Слово «гетто» означало на староитальянском «литейная» или «плавильня»: в том месте, где венецианские власти выделили евреям землю, ранее находился литейный заводишко – и словцо, что называется, прилипло, как нередко к человеку прилипает прозвище, ни в малой мере его не характеризующее. Прежде иудеи расселялись в Венеции где попало, хотя в большинстве своём жили на острове Джудекка. Но в 1516 году по требованию папы их согнали в район Каннареджо, на окружённый каналами участок земли. С остальными частями города этот островок соединяли три моста с воротами, непременно закрывавшимися на ночь (всем обитателям гетто, за исключением лекарей, возбранялось выходить в город по ночам, а также во время христианских праздников); ворота и окружающие каналы охраняли стражники-католики. В дневное же время евреям было позволено покидать стены гетто, имея на себе специальные знаки отличия: каждому мужчине полагалось носить жёлтый или алый круг, нашитый на левое плечо (позднее – жёлтую или алую шляпу), а женщине – соответствующего цвета шарф. Помимо медицины, жители гетто имели право заниматься ростовщичеством и торговать подержанными вещами, но им запрещалось совершать коммерческие сделки, а также зарабатывать себе на жизнь земледелием и ремёслами. Под строжайшим запретом были и любовные отношения между иудеями и христианами: еврею за связь с женщиной-христианкой грозила кастрация.

В дни карнавалов традиционным развлечением венецианского плебса были так называемые «еврейские бега»: среди иудеев отбирали самых тучных и заставляли их бежать наперегонки в полуобнажённом виде. При этом – под хохот толпы – бегунов подбадривали, бросая в них гнилыми помидорами, а подчас и тухлыми яйцами.