Александр Берзан - Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника. Лесной следователь

– Конечно. Рыбка! На корюшку похожа.

– Мойва – это Север! Олицетворение Севера – это птичьи базары! Кайры, треска и мойва. И эти чайки…

Вот, что такое – весна! Это первые встречи в этом году, первые птицы, первые цветы…

На возвышении морской террасы сидит, контролируя всю нашу Тятинскую бухточку, орлан-белохвост.

– Зю-зю-зю! Зю-зю-зю! Зю-зю-зю!

По шиповниковым зарослям низкой морской террасы, густыми колокольцами звенят, перепархивают стайки китайских зеленушек. Птички мельтешат в полёте, своим ядовито-зелёным и жёлтым оперением…

А в пойме Тятиной – нам, уже второй раз, встречается интересная птичка: спинка синяя, как у поползня, а брюшко – крапчатое. Хорошо выделяются округлые бровки над глазками…

– Что за птичка? – озадачиваемся мы с Казанцевым.

Но вдруг, в бинокль, я вижу такие знакомые замирания!

– Это – синехвостка! – улыбаюсь я Сергею, – На, бинокль! Посмотри, как она замирает…

– Да! Замирает, – Казанцев тоже улыбается в бинокль, – А чего, это, она?

– Таёжная птичка! – объясняю я ему, – Пока сидит – она незаметна. Дыхан её зовёт «птичка-невидимка».

Это тоже – первая встреча в этом году…

Тятинский дом. Двадцатое апреля. Мы решаем сходить на Филатовский кордон, в баню. Всего-то – семнадцать километров в одну сторону! Что нам? «Бешеному кобелю, семь вёрст – не круг!» как говорил Дыхан.

Перейдя Тятину по первому от устья перекату, на присыпанной снежком колее нашей заросшей дороги, мы натыкаемся на лягушачью икру! Я трогаю её носком болотного сапога – студень твёрдый. Он прочно схвачен льдом заморозка. Но, под коркой льда, в глубине сгустка, всё-же угадывается некоторая подвижность…

Здесь же, на гальке в устье речки, перед нами суетятся два куличка.

– Та-ак… Это – улиты, – киваю я в свой бинокль, – Кулички морского берега!

– Ки-ки! Ки-ки! – коротко и звонко вскрикивают улиты.

Птички бойко семенят своими короткими ножками, перебегают с места на место. По мере нашего приближения. Стальная спинка, белое брюшко, короткие ножки, плотно сбитое туловище, короткий, прямой клюв…

На половине пути между Тятиной и Саратовской, мы останавливаемся на колее своей дороги – с неба на нас наплывает какое-то погогатывание. Я поднимаю лицо к небу.

– О! Гуси!

– Ух, ты! – восхищается Сергей, – Гуси летят!

Цепочкой, над нами, спокойно и ритмично взмахивая крыльями, проходят гуси! На север.

– Два, четыре… восемь! Восемь штук!.. На север!

– Крупные гуси!.. На север.

Однотонно-коричневые птицы, не спеша, совсем невысоко проходят над нами, держась линии морского берега…

По песчаному пляжу, мы приближаемся к Саратовской. Сегодня – мы проходим мимо.

Мы шагаем. Мы смотрим вправо, вбок, на Саратовские сопки.

– Смотри! Снегом прошедшего циклона закрыло все проталины!

– Ага! Ведь, уже столько было бурого цвета, по склонам! И опять – всё бело!

– Ну! Просто, зима…

Саратовский борт стоит весь белый, в снегу. И по низу – следов медведей не видно уже несколько дней.

Около устья Камышовой, в первой волне прибоя, массой мельтешат озёрные чайки!

– Каа! Каа! Ки-ки-ки! Ки-ки-ки! Каа!

– Серёж! Смотри! Озёрные чайки!.. Вот он, вал их пролёта! Сколько же их! Просто, тьма!

– Ки-ки-ки-ки! Каа! Каа! Ки-ки-ки!

– Ну и крикливые же они! – морщится Казанцев от отчаянного чаячьего гомона, – Птичий базар!..

Филатовский кордон. Двадцать первое апреля. Управившись с бытовыми делами, я решаю, в одиночку, пройтись по пойме ручья Филатова…

Повсюду раздаётся короткое цыканье синехвосток! Куда ни ведёшь поле бинокля – всюду, по почве, скачут эти птички! Короткий проскок – и замирание. Замерла – и нет птички… Птичка-невидимка. Их, действительно, масса!

– Невероятно! Всё в синехвостках! – поражаюсь я, – Какой массовый пролёт!

На галечной косе ручья я, впервые в этом году, вижу жёлтую трясогузку! Это – горная трясогузка. А вот – стайки длиннохвостых птичек! Малиновое брюшко, крапчато-коричневая спинка. Свистит, эта птичка, так же заунывно и просто, как снегирь…

– Это урагус! – улыбаюсь я, – Его, ещё, называют длиннохвостым снегирём…

– Сегодня двадцать первое апреля, – думаю я, пристально всматриваясь в каждую веточку, – Вот, это да-а! Сколько пернатой мелочи вокруг! Всё птичье население движется на север!

Отцветшие ольховые серёжки валом лежат на прелой листве, на гальке речных берегов. Почва, буквально, устлана серёжками! Я раньше, как-то, этого не замечал…

Двадцать второе апреля. Ну, раз уж, мы находимся на Филатовском кордоне – решаем обследовать и этот участок острова. С утра пораньше, своей парой, мы выходим в лес. Наш маршрут – вверх по долине ручья Филатова. Начинается просто превосходный, солнечный день. Безоблачное, синее небо над головой! А, это – такая редкость, для Кунашира…

Сколько мы ни идём, следов медведей – ни одного! Час, второй…

– Заметил? Следов медведей нет!

– Ну! Какой резкий контраст с территорией заповедника!

Вот и гора Добрая показалась впереди. Теперь, её не закрывают от наших глаз кроны пихт. Высотой около пятисот метров, эта гора представляет собой очень правильный конус! Как вулкан, на картине! Вот, только, склоны – очень уж, крутые.

– Это – гора Добрая! – тычу я пальцем в сопку, – Вулкан в миниатюре!

– Ага, – отзывается напарник.

Мы шагаем дальше. Вершина сопки скрыта под шапкой сплошных зарослей кедрового стланика…

– Какой идиот назвал её Доброй? – недоумевает Казанцев, – Сань! Как гора может быть доброй или не доброй?

– Отстань, Серёж! – отмахиваюсь я от него, озираясь по сторонам, – Меня больше интересует, что следов медведей – нигде нет!

Подойдя к горе поближе, мы переваливаем между сопками вправо, в противоположную от неё сторону – в долину ручья Балышева. Кордон «Филатовский» стоит, как раз на этом ручье. Поэтому, идея наша проста – по пойме Балышева, мы свалим к кордону. И всё! Наше знакомство с этим участком острова, будет закончено…

Мы спокойно шагаем по насту среди ольховника, по закрытой полутораметровым снегом, пойме ручья. Но, ручей выделывает такие петли и повороты! И он – не замерзает зимой! Это – снежная траншея «по шейку глубиной», с ручьём по днищу… И все эти траншеи – они стоят поперёк нашего движения! Мы штурмуем эти преграды…

Спрыгнув в преградившую нам путь очередную траншею ручья, мы пробуем вылезти из неё наверх. Полтора метра – это мне по глаза!

– Ху-ххх!!!

Я оторопело вскидываю лицо вверх – ухнув от неожиданности, в паре десятков метров перед нами прочь срывается чёрная туша!

– Медведь!

Моя рука, запоздало, дёргается к ремню висящего на плече, ружья. Но – я уже вижу, что зверь прыжками мчится от нас поперёк поймы, к близкому склону речного распадка. Там, поверх склона, монолитом стоит чёрная стена спелого пихтарника. И вместо ружья, я хватаюсь за бинокль…