Александр Берзан - Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника. Лесной следователь

– Седьмую! – отзывается Казанцев.

– Что? – оборачиваюсь я, на голос.

– Ты спросил, сколько труб он разбил! – не упускает шанса показать свою желчность, Казанцев, – Так, я говорю тебе, что эта – уже седьмая!

– Да? – озадачиваюсь я и киваю, – Понятно!

Мы шагаем по медвежьему следу, дальше…

– Большой, а тупой! – бурчу я, на ходу, – Теперь, пока все дудники в округе не разобьёт – не успокоится! Когда же, до него, дойдёт?!

Я стараюсь попасть ногами в, так широко расставленные, лунки медвежьих следов. По снежной целине, так двигаться, нам – гораздо легче.

– Саня! Дальше – всё одно и то же! – канючит сзади Казанцев, – Уже – ничего для нас, нового! Может, выше поднимемся?

Я останавливаюсь и перевожу дыхание. Мне нужно подумать…

– Да, – очередной раз с шумом выдохнув воздух, киваю я, – Давай! Здесь, мы вряд ли ещё что, новое, найдём… Пошли тропить медведицу с медвежонком!

Мы бросаем слоновьи следы медведя-здоровяка и сворачиваем вверх, на склон Борта. Шаг за шагом, мы лезем всё выше и выше…

На обширной проталине в средней части склона сопки, мы отыскиваем следы пребывания нашей медвежьей семьи. Я, первым делом, достаю свою рулетку…

– У медведицы лапка – двенадцать сантиметров! Сейчас, у медвежонка посмотрю… Девять сантиметров! Медведица маленькая, молодая. То-то, в бинокль, она смотрелась такой изящной.

Шагая по следам медведицы, я начинаю искать её покопки. А Сергей падает на тёплую почву проталины…

Вот, первая из покопок! Это – узкая и глубокая лунка в нагретой солнцем, сочной почве. Никаких остатков съеденного медведем растения – нет! Аккуратно обкопав росток когтём, медведь скусил его вместе с корневищем.

– Так, – задумываюсь я, стоя перед лункой на коленках, – Как же узнать, что она здесь съела?

Я осторожно, двумя пальчиками, поднимаю с края лунки тоненькую, прозрачную плёночку, напоминающую прозрачную луковую чешуйку, какие мы рассматривали под микроскопом на семинаре по сельскому хозяйству и подношу её к носу. Резкий, неприятный запах заставляет меня сморщить нос: «Фу ты, чёрт! Симплокарпус!». Раз понюхав, этот запах уже ни с чем не спутаешь.

– Серёж! – радостно оглядываюсь я на напарника, – Это симплокарпус!

– Что?

– Она жрёт симплокарпус!

Совсем не зря, научное название этого растения – «симплокарпус вонючий»! У него резкий, оригинальный запах… В отличие от родственного ему лизихитона.

Я отыскиваю очередную лунку медвежьей покопки. Привалившись на бок на нагретую солнцем, прелую листву склона, я повторяю операцию по выявлению запаха…

– Тоже симплокарпус! – сообщаю я переместившемуся чуть ближе ко мне, Сергею и протягиваю ему блёклую плёночку, – На, понюхай! Мозги прочищает – не хуже нашатыря!

– Сам нюхай всякую гадость! – отзывается тот, развалясь на солнышке, метрах в пяти выше меня по склону.

– Ха-ха-ха! – смеюсь я, в ответ, – Ну и едкий ты, Казанцев! Ты сам – симплокарпус!

– Какой есть! – сразу слышится в ответ его задиристый, тонкий голос.

Но, я это уже не слушаю. Я работаю…

Так, принюхиваясь к каждой медвежьей покопке, я шагаю от одной лунки к другой, по проталинам среди высоких кустов ольхи, по крутому склону. На прелой листве – медвежьих следов, практически, не остаётся! И я вычисляю направление движения медведей – по покопкам. Узкие лунки на фоне прелой листвы и веточек весенней проталины почти незаметны и я с трудом удерживаюсь на направлении движения медведей.

Вот и конец этой проталины. Следующая проталина расположена прямо над нами по склону. Медвежий след тянется через широкую снежную перемычку, прямо вверх. Шагаю на снег и я…

Медведей было два, а след – один! Но я, в троплении – «профи»! Меня, на мякине, не проведёшь!..

Но след, действительно, один! Один за другим, я тщательно изучаю когтистые отпечатки медвежьих лап, на плотном снегу. И пальчиками кромочки углублений трогаю, и каждую снежинку со всех сторон рассматриваю… Разве что, на язык не пробую – и не замечаю никаких признаков того, что это – прошли два медведя, а не один! Удивительно! Удивительно…

– Сергей, смотри! – обращаюсь я через плечо, к Казанцеву, – След – один! Если бы я не видел сам, в бинокль, что медведей было два – я бы, даже не заподозрил это!

– Может, это след только медведицы, а медвежонок где-то стороной прошёл? – предполагает тот.

– Ну, не знаю! – пожимаю я плечами.

Внимательно всматриваясь в каждый отпечаток медвежьей лапы на размягчённом насте, я, не спеша, шагаю рядом с медвежьим следом. И только удивлённо качаю, после каждого отпечатка, головой. Десять отпечатков, двадцать… Никаких сомнений в том, что – это след одного медведя!..

Но, вот! Любопытного подростка чем-то заинтересовали веточки маленького кустика ольхи, едва выглядывающие из-под снега, в метре левее. И медвежонок сходит со следа мамаши и отправляется обследовать кустик. И только здесь! Когда следы медведей расходятся, я вижу, что этот след оставили, действительно, два медведя!

– Как так?! – никак не могу я, с этим, смириться, – Что его заставляет ступать след в след так аккуратно?! Словно задался целью ввести в заблуждение возможных преследователей! Сейчас, наст очень хорошо держит вес медведей – он мог бы шагать просто рядом со следами медведицы! Или, хотя бы, не так «чисто» ставить свои лапы в её отпечатки! Но, нет же!

– Что ты всё возмущаешься? – не понимает меня напарник, – Как хотят – так и шагают! Не всё ли равно?!

Я замолкаю и дальше шагаю рядом с медвежьим следом молча.

– Да, Казанцев! – с сожалением, думаю я, – Тебя, лесные проблемы, не интересуют!

Так, от проталины к проталине, я распутываю зигзаги медвежьих набродов. Мы поднимаемся все выше и выше по склону…

Вот и вершина сопки, самый гребень Борта! Здесь – глаза слепит искрящийся под лучами весеннего солнца, многометровый надув снега. Огромный! Айсберг! Целая гора плотного, крепкого снега, на вершине сопки! И эта гора нависла в нашу сторону…

Прямиком, практически по вертикали взобравшись по этой нависающей стороне надува, наши медведи ушли через его гребень.

– Как они, смогли?! Так! – задрав лицо вверх, я стою перед почти вертикальной белой стеной снежного айсберга и хмурю брови.

– А что, им? – возмущается Казанцев, – У них когти! Они – как альпинисты на кошках!

Как здесь, круто! С трудом вбивая плотные носки своих литых болотников в этот фирн и вцепляясь пальцами в любые выбоинки наста, мы с большим трудом вскарабкиваемся на надув…

Стоим и озираемся по сторонам:

Округлая вершина нашей длинной сопки и весь её западный склон – завалены, по-зимнему рыхлым, глубоким снегом! Только заснеженные лапы пихт выглядывают из этого белого одеяла… Здесь – полная, полнейшая зима!