Реджинальд Купер - Как я охотился и охотились за мной в Бельгийском Конго. Часть II

«Здесь много слонов» – сказал староста.

«Ах, ах! ой, ой!» – хором подтвердили его люди.

Я знал, что это ложь. Жители деревни накануне проговорились, что слоны ушли на юг и запад. Более того, все следы, на которые они указывали, были старыми. Это была уловка, чтобы заставить меня остаться, чтобы они могли обменять кур и другую еду на бусы и другие бартерные товары.

«У тебя много сукна и соли», – сказал староста, который все время присматривался к моим грузам.

«Ах, ах! ай, ай!» – кричали люди, хлопая в ладоши при виде ткани.

Многие открывали рты и показывали, что хотят соли. Так как здесь нужно было раздобыть провизию для всех нас, я решил остаться на час. Люди, видя, что я собираюсь остаться, побежали обратно к хижинам и вскоре вернулись с курами, мукой, яйцами и множеством других вещей, которые они хотели обменять на бусы, ткань и соль. Через несколько минут все уже кричали, смеялись и торговались.

Мне пришло в голову, что я напишу короткую записку П. и оставлю ее старосте, чтобы тот передал ее по возвращении моего товарища в деревню, так как я знал, что туземцы в Ваделае скажут ему, что я отправился сюда, и он последует за мной. Я написал записку, в которой сказал, что намерен идти прямо на запад и остановлюсь в нескольких милях к югу от большой горы, которая виднелась отсюда примерно в сорока милях. Желая достичь более высоко расположенной страны, чем анклав, я решил покинуть область комаров и отправиться на запад, где я мог бы ждать своего товарища.

Позвав старосту деревни, я попросил Салема объяснить ему, что по возвращении он должен передать конверт белому человеку. Этот дикарь позвал нескольких своих людей, чтобы они пришли и обсудили этот вопрос, прежде чем взять на себя ответственность за «кожу, которая говорила». Конверт передали туземцам, которые обращались с бумагой со страхом и трепетом, как с живым и ядовитым животным. Последовали обычные споры и качание головами. Староста был согласен, но женщины и некоторые мужчины уверяли его, что неразумно иметь такую опасную вещь в деревне. Опасаясь, что записка будет уничтожена, как только я покину деревню, я сказал вождю, чтобы он сообщил моему другу о направлении, в котором я ушел. Один старик спросил меня, не является ли бумага, на которой я написал, кожей неведомого им животного; где я такое животное нашел, и задал еще ряд нелепых вопросов. Было забавно наблюдать за людьми, когда я скомкал использованный в качестве черновика лист бумаги и лениво швырнул его на землю. Через мгновение подошла бродячая собака и обнюхала бумагу. Увидев это, один парень вышел вперед и осторожно отнес бумажный комок в траву. Он даже не стал прикасаться к нему пальцами, а приподнял двумя кусками палки. Я не был удивлен, обнаружив таких диких людей, так как находился уже на довольно приличном расстоянии от цивилизации.

В течение трех дней я шел на запад и разбил лагерь немного северо-западнее старой бельгийской станции, предположительно отмеченной на картах как Драни или Алензой. Есть несколько вещей, которые стоит упомянуть и которые произошли в течение трех дней, когда мы постепенно продвигались вперед по постепенно поднимающейся местности, оставляя позади полчища комаров. Местами территория была покрыта красивыми лесами, мало чем отличающимися от участков английских парков, но с более высокой травой. Природа разбросала тут и там большие валуны, время от времени возвышавшиеся на несколько футов в виде глыб темно-красного цвета. После дождя у их подножия роились бесчисленные тысячи муравьев.

Однажды я наткнулся на широкую и быструю реку, которая в засушливое время года была бы не чем иным, как журчащим ручьем; но дожди теперь шли часто, и то, что летом было не более чем каменистой лощиной с сухим песчаным и усыпанным камнями дном, превратилось теперь в бушующий поток, чей рокот мы слышали почти за милю, прежде чем с небольшого холмика увидели в сотне ярдов клокочущую реку. При замере глубины шестами в разных местах было обнаружено, что вброд поток не перейти. Большое дерево нависало над рекой выше по течению, и я заставил носильщиков поработать топорами, а вскоре имел удовольствие видеть, как огромный ствол наклонился и упал через русло. Но тут же я был удивлен и разочарован, когда наш «мост» под яростным напором воды развернулся и понесся вниз по течению. Дерево было примерно на два фута короче ширины реки. Все мы бросились в погоню, и в полумиле ниже ствол был остановлен, наткнувшись на три огромных валуна.

Приложив большие усилия, нам удалось спилить несколько деревьев, привязать их лианами к застрявшему на камнях большому стволу и, таким образом, соорудить мост из кустов, веток и лиан. Во время переправы несколько парней «искупались», но грузы были перенесены без повреждений и потерь.

Однажды вечером, когда уже зашло солнце, мы расположились лагерем на опушке небольшого леса. Один из моих парней зачем-то покинул лагерь и вскоре вернулся в сильном возбуждении, бросившись ко мне с криком:

«Бвана, шинзи идут!»

Ожидая внезапного нападения, я приготовился с ружьем в руках, пока возбужденное существо хрипло шептало испуганным носильщикам об увиденном и услышанном. Оказалось, что он собирал какие-то дикие плоды и услышал поблизости шорох в траве.

Нет, это была не «ньяма» (дичь, животное, мясо). Он слышал, как невидимые существа разговаривали, и все они были в большом волнении!

Но тут в том самом направлении, которое он указал, из леса вышли трое моих парней, неся огромные комки дикого меда. Они ускользнули из лагеря под покровом темноты, чтобы собрать его. После этого все вздохнули свободно, а паникёра закидали комками грязи.

Именно здесь на следующее утро я отдал Каджаке, одному из боев, несколько своих рубашек, носки и т. д., чтобы постирать. Прогуливаясь по берегу через полчаса, я заметил его сидящим на корточках у реки, а узел белья лежал рядом на большом валуне. Он ел голубое мыло, которое я дал ему для стирки!

В тот вечер у меня была возможность стать свидетелем танца, который устраивался в соседней деревне, чтобы отпраздновать приход новой луны. Так как вокруг хижин не было изгороди, я мог из лагеря смотреть вниз на утоптанную землю в центре селения, на которой должно было состояться представление. К закату полыхали огромные костры, туземцы бешено били в барабаны, а обычный адский шум, производимый мужчинами, женщинами и детьми, поющими, кричащими и свистящими, накладывался на пронзительные звуки тростниковых дудок и рев труб, изготовленных из рогов антилоп.

Желая поближе понаблюдать за фанатичной толпой танцоров, я направился к месту происшествия, укрывшись за стволом дерева и невысоким кустарником, чтобы мое присутствие не заметили. В то время я страдал от сильнейшего приступа зубной боли и, тем не менее, продолжал интересоваться происходящим, одним глазом следя за лагерем за моей спиной, а другим – за странной сценой в пятидесяти ярдах впереди меня. В Конго, а также я могу сказать и во всей Африке, танец невозможен без какого-либо пения, соло или хора. Насколько я помню, выдающимися деталями этого танца были вопли и мычания в унисон с ритмичными движениями тел и конечностей, хлопки в ладоши, топанье пяткой или плоской ногой, качание головой, приподнимание локтей и своеобразные дрожания мышцами живота.