Александр Берзан - Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника

– Хм! – хмыкаю я, уже другими глазами оглядывая днище кальдеры, высокие борта этого котла, просторную гладь озера Горячее, – Ничего уже нет! Ни японских фанз, ни строений советской заставы, ни лошадей, ни телег, ни самой дороги… Людей! Блин, людей уже нет! Полное безлюдье! Всё кануло в прошлом… И только морской подорожник растёт в глубине острова, куда он, сам – никак забраться не может…

Прошло всего несколько дней с момента нашего появления в кальдере – и вот! Деревья вишни, стоят – все в цвету! Поодиночке разбросанные по внутренним склонам кальдеры, они стоят большими, бледно-розовыми шарами, на фоне бледной зелени сплошного ковра бамбука…

Я стою на днище кальдеры и рассматриваю их в свой восьмикратный бинокль…

– Красиво! – тихо восторгаюсь я, и снова качаю головой, – Ах, как красиво!

На днище посредине кальдеры возвышаются две сопки, высотой метров сто пятьдесят каждая. Это купола. Я стою у их подножия, рядом с котловиной озера «Кипящее». Сегодня мне нужно подняться на вершину ближайшего к озеру купола. Я не спешу. Я, в бинокль, осматриваю склон купола…

Днище кальдеры и нижнюю половину купола покрывают сплошные, низкие заросли багульника. Не того, о котором поют в песне: «Где-то на сопках багульник цветёт, кедры вонзаются в небо». В той песне поётся о рододендроне сихотинском, который растёт по сопкам Приморья. Я сам видел, как он цветёт, розовыми цветами. Красиво! Там, в народе, его называют багульником. Но наш, настоящий багульник, по определителю растений называется «багульник болотный»… В реальности – это пружинистый ковёр грубых, корявых веточек, высотой не выше колена, с брусникообразными листьями сантиметров пять длиной, на вершинках.

Верхняя часть купола представляет собой россыпь, из которой кое-где выглядывают серые глыбы древней лавы. На самой вершине купола я вижу маленькие, на таком расстоянии, кустики кедрового стланика.

Вложив бинокль в футляр и внимательно присматриваясь к низкому ковру багульника вокруг себя, я начинаю, не спеша подниматься по склону, всё выше и выше…

Вот и шлаковая россыпь начинается. Значит, половина склона уже пройдена. Неожиданно, из-под моего туристического ботинка, из ковра шикши, на свет божий выворачивается толстая, чёрная головёшка!

– Хм! – озадачиваюсь я. – Головёшка!

Я приседаю на корточки и внимательно рассматриваю её. Это – обугленный кусок сука кедрового стланика, сантиметров пять толщиной. С каждым моим следующим шагом вверх по склону, таких головёшек становится всё больше…

– Ого! – наконец, осеняет меня правильная мысль, – Здесь был пожар!

Головёшки уже поросли мягким, зелёным ковром шикши – значит, пожар бушевал здесь много лет назад. И горели, здесь – заросли кедрового стланика.

– Склоны этих куполов, раньше, были покрыты кедровым стлаником! – наконец, оформляется умная мысль у меня в голове, – А, я – второй год ломаю голову, выискивая строгий порядок в распределении растительности в кальдере! Какие, блин, закономерности?! Здесь всё сметено огненным ураганом! После пожара здесь царит хаос!

Я отыскиваю укромное местечко на вершине купола и в раздумье опускаюсь на ковёр шикши. Он – сантиметров десять толщиной, но такой густой и мягкий! От постоянно тянущего прохладного ветерка, со спины – меня прикрывает низкий и плотный куст кедрового стланика…

– Что-то, здесь, не так! – прислушиваюсь я, к себе, – Действительность не соответствует тому, «чему учили»! Обычно, чем выше в гору – тем ниже температура воздуха. Поэтому, логично, что весна продвигается снизу вверх по склону. А, сейчас – всё наоборот! У подножия купола, у багульника не было ни одного бутона! В средней части склона наблюдается массовая бутонизация и появляются первые цветки. А сейчас, на вершине купола, вокруг меня – всё бело от цветков! Как, всё это, понимать?!

Через несколько минут память опять возвращает меня в сегодняшнее утро. Перед глазами снова стоит белая от инея, трава…

– А что?! – пожимаю я, плечами, – Эту странность в фенологии кальдеры можно объяснить только одним – весенними заморозками! Ночами и особенно в тихие, предутренние часы, холодный воздух скапливается на днище гигантского котла кальдеры. Холодные ночи!.. А, вершины куполов находятся на одном уровне с бортами кальдеры и остаются недосягаемыми для ночного холода. Конечно здесь, в дневные часы, тепло солнечных лучей сдувает ветерок, но, зато, и ночами не бывает чересчур холодно!

Я сижу на мягком, зелёном ковре шикши, на гребне купола и смотрю вниз. Я рассматриваю подкову озера Горячее, раскинувшегося вокруг моей сопки.

– Хм! – хмыкаю я, – Бирюзовое озеро!

Озерцо такого цвета есть в кальдере Крашенинникова, в средней части острова Симушир. Мне, Капустьян о нём рассказывал. Они туда с Грабковым, вдвоём ходили…

Бирюза… Знаете, какой это цвет? Дымчато-зеленоватый. Синий, забелённый белой дымкой… Ветерок покрывает обширную подкову водного зеркала озера мелкой рябью. Эта водная гладь так причудливо раскрашена! Середина озера – тёмно-синяя. Отступя от берегов метров на двадцать, разбросаны обширные пятна от голубого, зелёного до почти белого цвета. Целая мозаика пятен разноцветной воды!

Я долго-долго смотрю вниз, на водную гладь озера. Она так притягивает взгляд…

Но нужно идти. Я нехотя поднимаюсь и шагаю по гребню купола, в обратную сторону. Я выхожу на южный склон купола. Окончание его снесено воронкой кратерного озера Кипящее. Я потихоньку спускаюсь к озеру…

Здесь, чистые россыпи вулканического шлака чередуются с невысокими кустиками кедрового стланика…

– О! Рододендрон Чоноски! – радостно улыбаюсь я, невзрачным кустикам, – Здравствуй!

Легендарный рододендрон! Первая категория редкости! В нашей стране, он растёт только на Кунашире. А, на Кунашире, он растёт – только здесь! Самая настоящая ботаническая редкость! Экзотика…

Основной ареал этого рододендрона находится в горах Японии. А, назван он – в честь японца Чоноски. Когда-то, русский ботаник Максимович работал в Японии. Целых четыре года! Он не имел права перемещения по Японии и образцы местной флоры ему приносили местные жители. Японец Чоноски приносил Максимовичу массу растений из горных районов Японии… В благодарность этому японцу, через много лет, уже ставший академиком и проживающий в Петербурге, Максимович назвал в честь Чоноски красивейший японский клён и вот этот, высокогорный японский рододендрон.

– Привет, рододендрон Чоноски! – разговариваю я с рододендроном, осторожно трогая его бледно-зелёные листочки, покрытые густой щетиной коротких волосков, – Максимович – таки, увековечил твоё имя, Чоноски!

Тоненькие, сильно разветвляющиеся веточки рододендрона плотно-плотно растут друг к другу. Так, что этот кустарник напоминает собой кочку, высотой по моё колено. Невзрачные, жмущиеся по россыпи вулканического шлака между валунами древней лавы, кустики этого рододендрона тяготеют к самым ветробойным участкам склона.