Александр Полещук - «Вокруг света» и другие истории

Начинается письмо с краткого рассказа о том, как молодого человека «с улицы» приняли в редакцию воронежской газеты «Молодой коммунар», где он проходил школу ремесла и «учился быть человеком, а это в газетном деле, пожалуй, главное». Дальше шли ответы на вопросы дипломницы.

Проблема вымысла… Для меня этой проблемы никогда не существовало. Какой-то элемент вымысла в материалах, конечно, есть, он необходим как извёстка между кирпичами-фактами. Но форма, которую я избираю, позволяет обходиться без вымысла. Автор почти всегда присутствует в материале, очень часто даже участвует в действии. Его наблюдения, бытовые детали, реплики, пейзаж, замеченные на месте, выполняют роль «извёстки».

Работа с людьми… Время общения с людьми разное. Иногда это три-четыре часа разговора. Иногда путешествие вместе, иногда долгие наблюдения. «Душу раскрывает» человек в том случае, если видит в тебе друга. Стать другом за три часа непросто. Тут много значит поведение журналиста, манера держаться, характер вопросов, которые заданы человеку. Рецептов тут быть не может. Во всех случаях надо держаться просто, не панибратствуя, но и без тени превосходства.

Что пишут герои?.. Большинству из них журналист становится другом. Обращаются за советом, иногда оказывают трогательные знаки внимания, обращаются с просьбами. По работе в газете знаю, что самое неприятное из писем – это когда герой сообщает, что автор наврал, преувеличил, поставил в неловкое положение. Никто из нашего брата от таких писем не застрахован. Но, бог миловал, таких писем пока что не получал…

Читая эти, казалось бы, очевидные рассуждения, видишь, как резко изменилась наша журналистика. Зачем становиться другом человеку, о котором пишешь? Что это за «трогательные знаки внимания»? Как можно «обходиться без вымысла», если фактов негусто, а материал надо срочно сдать в номер? Моральный императив, выдвинутый Василием Песковым, выглядит ныне безнадёжно устаревшим.

В 1967 году после семи лет успешной работы закрылся ИОМ «Комсомольской правды». Формально – из-за того, что его «коэффициент полезного действия», с точки зрения интересов газеты, уменьшился, редкие публикации перестали вызывать бурный отклик. Фактически же потому, что преобладающая часть информации, получаемой от читателей, оказалась, по выражению Грушина, непубликабельной, поскольку противоречила официальной точке зрения.

Пробуксовка стала ощущаться и в «НС». Читатели реагировали на наши затеи не столь активно, как раньше. Получить десяток откликов на приглашение к дискуссии в очередном «Ленинском уроке» считалось хорошим результатом. Может быть, название рубрики вызывало ассоциации с политзанятиями? Причину мы искали в собственных творческих просчётах. Не сразу осознали, что дело не только в этом. Ушло время бурных диспутов, когда люди после многих лет заморожености мозгов обретали жадный интерес к миру и к самим себе. Да и мы взрослели, замещая опытом и цинизмом энтузиазм молодости.

С тех пор как мать переехала к нам в Свердловск, никого из родных в Петухово не осталось. Иногда я вспоминал наш дом, редакцию, завод, школу, вокзал с километровым знаком «2537», десятки мест, глубоко впечатанных в сознание. Доведётся ли когда-нибудь повидать их? Вспоминалась и широкая площадь с братской могилой и памятником Ленину. Тетрадку с записями рассказов петуховских старожилов я сохранил, хотя и не очень понимал, пригодится ли она когда-нибудь. Как вдруг случайно узнал, что в Свердловске живёт секретарь Петуховского райкома партии двадцатых годов Афанасий Александрович Климов. И я поспешил встретиться с ним.

Памятник Ленину в Петухово, установленный в 1924 году

Разговор наш длился долго. Климову тогда было наверняка за семьдесят, но он хорошо помнил подробности создания и установки памятника Ленину. Вспоминая двадцать четвёртый год, то и дело повторял, резко взмахивая правой рукой, как будто выступал на митинге: «Дорогому товарищу Ленину решили памятник поставить на века!.. На века!»

Вкратце события можно изложить так. В феврале 1924 года Климов был направлен в Петухово секретарём райкома партии. На одном из заседаний бюро райкома он предложил отметить седьмую годовщину Октябрьской революции установкой памятника Ленину «путём субботников и сбора средств по подписным листам». По заданию райкома заведующий заводом Ковач поехал в Ленинград и привёз оттуда гипсовый бюст Ленина. Литейщики местного завода взялись изготовить бронзовую копию. Опыта работы с бронзой у них не было, поэтому качественная отливка получилась не сразу.

У могилы жертв восстания 1921 года, что возле железнодорожной станции, была вырыта яма глубиной около двух метров, заложен фундамент в виде чаши и выведен высокий пьедестал. Накануне праздника революции пьедестал огородили лесами, установили на нём бюст Ленина и прикрепили памятную чугунную доску. Рядом соорудили временную деревянную трибуну и арку.

7 ноября при большом стечении народа состоялось открытие памятника. Оркестр исполнил «Интернационал». Потом был митинг. В это время на станции остановился поезд из Челябинска. Пассажиры вышли из вагонов, махали шапками и кричали «ура!».

Памятник Ленину в Петухово можно назвать в полном смысле слова народным. Собранные по подписке денежные средства были использованы на приобретение бронзы, для оплаты каменщикам, соорудившим фундамент и пьедестал, а также музыкантам духового оркестра, приглашённого из Петропавловска. Все прочие работали добровольно и бесплатно.

Рассказ Афанасия Александровича представлял собой фактически сюжетную канву будущего очерка, но для полной картины не хватало важных деталей. Главное – оставалось неясным, кто является автором скульптурного портрета: ведь одного взгляда на памятник достаточно, чтобы увидеть работу профессионала. В энергичном развороте головы, в том, как вольно распахнут на груди Владимира Ильича пиджак, вообще в той понятности художественного образа, который сразу же читается как образ вождя, видятся истоки будущих творческих поисков советских скульпторов.

Напечатанные на машинке воспоминания Климова пополнили мою «историческую» папку.

Осенью 1968 года, на излёте работы в «НС», я взялся подготовить документальную композицию к предстоящему 50-летию ВЛКСМ и отправился в областной партийный архив, чтобы подобрать документы по истории уральского комсомола. Старинный особняк, где располагался архив, находился как бы в низинке из-за многолетних напластований уличного полотна в ходе благоустройства города. Меня встретила гулкая тишина лестничного пролёта. «Как в склепе», – мелькнула мысль, что называется, к месту: ведь я оказался в известном всем свердловчанам Ипатьевском доме, именуемом так по фамилии бывшего владельца. Здесь, в подвале, были расстреляны отрекшийся от престола император Николай II, его семья и спутники. Этому событию в 1968 году тоже исполнилось полвека, но, разумеется, о нём не упомянула ни одна газета.