Марина Тмин - Зовите меня Медведем

– Я бы с удовольствием поспал в твоей. – Я ухмыльнулся. Рассудок приходил в норму, раз я нашел в себе силы заигрывать с этой девицей.

– В моей уже спит Уинзор. И это не смешно, а тупо.

– Значит, тебя облизывает Мопс? Очень жаль. Может, он сумел бы потесниться, раз мы теперь друзья.

Джереми и Клюква прыснули, а Марта выбила у меня из рук стакан с водой, так что мои колени второй раз за день оказались мокрыми, и ушла в палатку. Уинз пошел следом за ней, предварительно смерив меня уничижительным взглядом.

– С Мартой так нельзя, она классная, и она своя. Своих нельзя обижать.

– Значит, ты ее выжимаешь, Клюква?

– Никто ее не трогает, идиот. Зато она кого хочешь выжмет, если довести. В детстве к ней приставал отчим, она прокусила ему ноздрю и сломала руку. А потом сбежала из дома. Мы встретились пять лет назад, на карнавале в Рио. Через год к нам присоединился Джереми, а два года назад она приехала из Турции вместе с Уинзом, и теперь они не разлей вода.

– Тогда с чего вы решили, что они не шалят в своей палатке под покровом ночи?

– Он же гей. – Они сказали это хором, и рассмеялись. Я снова начинал раздражаться. Что за привычка – смеяться над всем подряд? Еще и выкладывать всю подноготную первому встречному. – Как-то раз он напился и подкатывал к Джереми весь вечер, с трудом удалось успокоить и уложить его в постель.

– Хмм… – Многозначительно протянул я. Голова все еще соображала туго, тело, казалось, весило полтонны, так что Реми и Клюква пользовались моим положением, а я в ответ лишь бестолково хмыкал.

– Так куда ты едешь?

– А вы?

– Я спросил первым.

– Нет, первым спросил Клюква.

– Да почему – Клюква? – Пэт выглядел раздраженным, ему явно было неприятно мое общество, но по каким-то неведомым причинам, он старался держать себя в руках.

– Голос у тебя клюквенный. Как от кислого свежевыжатого сока. Понимаешь? – Тут до Джереми дошло, и он начал смеяться, хватаясь за голову и за живот поочередно. Клюква его оборвал.

– Ничего смешного, мне сделали неудачную операцию по удалению миндалин в детстве, и с тех пор ничего исправить не удалось.

– К этому привыкаешь. Буквально на следующий день уже забываешь о том, что он странный. – Джереми, как и в большинстве случаев, оказался прав. Но прозвище все равно прижилось. По крайней мере, я называл его Клюквой.

– Мы, в общем-то, ни в какое конкретное место не едем. Марта собиралась устроиться работать в Китае учителем, но ни в одной школе ей не понравилось, и мы катаемся теперь во все стороны, неприкаянные, как ветер в поле.

– Я думал, в этом и есть смысл – быть неприкаянным, ни от кого не зависеть, не иметь привязок, не считаться ни с чьим мнением, кроме своего.

– Поэтому ты такой нелюдимый? В этом смысл жизни, по-твоему? – спросил Клюква, подкуривая и щуря глаза от едкого дыма. – Ты куришь, кстати?

– Не траву. А так – да. – Джереми протянул мне самокрутку.

– Никто из нас не любитель травки. Мопс однажды накурился и три недели пролежал под капельницами. До этого мы особо не увлекались, а с той поры – вообще ни-ни.

– Ммм… Я как-то дунул в Вене на голодный желудок. Хозяин квартиры был жмот в плане еды, но травкой делился охотно. Весь следующий день мне казалось, что я ушел в астрал и никогда не смогу вернуться в свое физическое тело. Потом пробовал еще раз – в Индии, было весело, но не для меня.

Я сам не заметил, что разговорился. Воспоминания нахлынули и полились сплошным потоком. Обычно я разговаривал сам с собой, или записывал что-то в блокноте, но никогда не рассказывал людям о своих приключениях или прошлых переживаниях.

– Смотри-ка, молчун разошелся. – Клюква ткнул Джереми носком походного ботинка, и тот засмеялся.

– А вы, случаем, с Мопсом не в одной команде? – обратился я к Пэту.

– Клюква влюблен в Марту. Они даже пытались встречаться, но решили, что это хреновая затея – лучше просто быть напарниками и друзьями. – Клюква снова пнул Реми ботинком, но уже сильнее. Тот посмотрел на него непонимающе, и продолжил, как ни в чем не бывало. – Мне тоже нравится Марта. Но как пример, не как девушка. Она смелее всех, кого я когда-либо встречал. С шестнадцати лет ездила одна, ночевала в приютах, автостопом объехала полмира, получила какой-то там пояс по джиу-джитсу, или тхэквондо, ныряла к акулам, гладила львенка, работала горным гидом, была волонтером, и танцевала самбу на карнавале, там-то они с Пэтом и познакомились.

– Кхэм. – Клюква снова попытался остановить Джереми, но бесполезно.

– Я ей восхищаюсь. Но я не был в нее влюблен. Когда мы познакомились, она спасла меня от бешеной мартышки, а после такого к девушкам не подкатывают.

– И ты на нее не вздумай претендовать. В лучшем случае останешься ни с чем, в худшем – в гипсе и на костылях.

– Ты ревнуешь?

– Нет. Предупреждаю. Она слишком своевольная и своеобразная. Никогда не поймешь – что у нее на уме.

– Ясно. Я понял.

Мы втроем вышли из-под тента и уставились на чистое звездное небо. Из палатки Марты и Мопса доносились не то всхлипывания, не то храп, и мне стало не по себе. На трассе машины проезжали все реже, и гнали быстрее, чем днем. Не считая шуршания колес и шелеста листвы, ночная тишина не нарушалась никакими другими звуками. Птицы не пели, людей поблизости не было, только мы втроем, да двое в палатке. А кругом – пустота. Я курил, глядя в звездную высь, мысли вихрились, не подчиняясь законам логики. Все события последних лет слились в сплошную вереницу, лица людей, языки, страны, блюда, болезни и машины, поезда, валюты, разговоры, зимы, жаркие страны – все это мелькало в памяти, как в огромном калейдоскопе. Парни тоже молчали. Я думал о том, сколько им лет, и куда они едут, почему не бросили меня, и почему я начал рассказывать им о себе? Неужели Марта оказалась права, сказав, что я – как еж, который ранит себя своими же иголками? Мне всегда казалось, что я одиночка, и не нуждаюсь в глупой болтовне ветреных и непостоянных друзей. Проще ни к кому не привязываться, чем постоянно бояться, что тебя предадут, или кинут, или променяют на девушку. Да и никому из моих прежних знакомых, с которыми я простился, бросив все и отправившись скитаться, не подошел бы такой образ жизни. Солидные занудные трудоголики, они бы вернулись домой первым обратным рейсом. Быть может, я просто не встречал тех, кто был бы на меня похож? А эти четверо – похожи? Был ли я когда-то давно таким же беспечным, веселым и компанейским? Если да – что со мной случилось? Неужели я так огрубел и зачерствел только за последние годы жизни? Клюква первым пришел в себя.

– Медведь, ты, кажись, замерз в одних шортах.

Я вынырнул из пучины мыслей, и с трудом осознал, что все это время меня била крупная дрожь.