Лилия Макеева - Акварель Сардинии

Внушительных размеров белый паром «Моби» медленно вошел в фарватер около восьми вечера. Любопытствующие пассажиры повалили на верхнюю палубу, посмотреть, как паром гулко коснется причала двумя большими трапами. А я поспешила к эскалатору, на выход.

Первое, что я почувствовала – аромат необычных трав и растений, который пригнали в бухту воздушные потоки. Да, улавливалась пиния и, может быть, шалфей, но что-то еще неведомое, горько-сладкое, терпкое и томное будоражило мое обоняние. Хотелось закрыть глаза и вдыхать, вдыхать…

Все еще по-дневному синее небо декорировали белесые мазки странных, обрывистых облаков. Словно в небесной канцелярии у художника кончилась краска, и он старательно выдавливал из кисти остатки.

Миролюбивое солнце, казалось, позевывало и помахивало предпоследними лучами – до завтра!

Величественная горная гряда в сизой дымке производила впечатление удачно подобранного оформления к спектаклю, который вот-вот начнется. А почему бы и нет? Все-таки на вожделенную Сардинию приплыли. Причем в международный день защиты детей. Хотелось если не салюта и оркестра, то хотя бы небудничного оживления в порту – как своеобразной увертюры. Но отработанный ритуал разгрузки судна – сначала пешие пассажиры, а потом с машинами – не гармонировал с торжественностью момента и прошел без суеты. Даже в местах наших снов и сказок имеет право протекать обычная жизнь.

Благополучно добравшись до городка Сан Теодоро на рейсовом автобусе, я вошла в пустой дом семьи Кугузи и не обнаружила в нем света. Ни на первом, ни на втором этаже, что было вполне логично.

Спускаясь наощупь вниз по старенькой скрипучей лестнице, я тут же представила себе незабвенного Ваньку Жукова, корпящего при лучине над письмом деду, и саркастично хохотнула, в поддержку общего тонуса.

Дом сеньоры Марии, мамы моей итальянской подруги Франки, встретил меня тоже тихо, но я чувствовала, что он мне рад, как может быть «радо» то, что предназначено для человека и пропитано энергией и жизнью большой, красивой семьи. Оштукатуренный и побеленный, старый двухэтажный дом с флигелем давно не знал ремонта, но оставался по-деревенски уютным уже полвека. Некогда служивший для всех Кугузи оплотом, теперь дом – лишь летняя резиденция для взрослых детей с их семьями, и в холодные месяцы года простаивает. Мне любезно предложили в нем пожить до приезда сюда сеньоры Марии – главы семьи Кугузи, мамы Франки и еще пятерых братьев и сестер. Я призвана обогреть дом, и преисполнена особого чувства сопричастности и доверия, хоть и стою в темноте.

С Франкой Кугузи меня свела судьба восемь лет назад.

В младенчестве я называла своего сына «кукузя», сама не зная, почему и откуда в мой лексикон проникло это ласкательное имя. Ни от кого его не слышала и нигде не прочла – оно на меня снизошло. Вот и «накликала» нежный образ, вдали от Италии, не помышляя о ней в те молодые годы…

На момент знакомства с Франкой я владела лишь ключевыми итальянскими оборотами речи: здравствуйте, до свидания и спасибо. Но мы обе неожиданно и бессознательно потянулись друг к другу, как будто были разлученными сестрами и вот – воссоединились. Франка, похожая на подростка, сразу вызвала во мне бессознательную нежность, и я обняла ее по-родственному после первого же общения. Молодая женщина прижалась ко мне, как ребенок, и с тех пор мы всякий раз, удивляя окружающих, бросались друг к другу в объятия:

– Светлана!

– Франка!

Больше ничего сказать и выразить я не могла. Франка что-то тихонечко приговаривала, то сверкая каштановыми глазами, то прикрывая их густыми ресницами, а я просто гладила ее и улыбалась нашему единению. Переводчики тут были ни к чему…

Спустя два года я поселилась на все лето в Италии, через месяц худо-бедно заговорила по-итальянски, и мне открылась ранимая душа сильной по характеру Франки.

Как только Франка Кугузи вошла в мою жизнь, я моментально вспомнила то прозвище. «Кукузя»! Расхождение в две буквы не считается – семья простых, добрых, искренних людей была мне предначертана. Позже я близко сошлась с сестрой Франки, Себой, а потом и с самой мамой Марией, потрясающей, красивой женщиной, широкой души человеком.

Две недели назад черноволосая красавица-сарда Франка, самая младшая из детей Марии, родившаяся и живущая с десятилетним сыном в Тоскане, спросила меня:

– Ты хочешь поехать в Сан Теодоро? Мама тебе предлагает… Пока ее там нет, и сезон не начался, ты можешь в доме пожить.

Речь шла о Сардинии – восхитительном острове предков Франки.

– Одна? Не знаю даже… С тобой бы… – растерялась я.

– Я не могу, к сожалению. Самуэле учебный год заканчивает. Послушай, сама меня учила реагировать на жизнь смело. Давай, кураж в руки – и вперед!

Ну, куражу-то мне не занимать. Сеньора Мария, знала, что я после короткого, пробного посещения успела в Сардинию влюбиться, вот и пригласила. Урожденная сарда, она любила одаривать людей и разделяла мою любовь к острову. Кто хоть раз побывал на Сардинии, поймет, что к чему – как пить дать.

И я рванула – сначала на автобусную станцию, потом на поезд, с него – на другой, а затем уже и на паром. Все состыковки требовали скорости, собранности и самоотдачи. Вплоть до последнего поезда они мне удались. Последний оказался отменен – по причине национального праздника.

Я схватилась за голову. Она мне хладнокровно подсказала: все-таки добраться следующим поездом до порта Чивитавеккия и дождаться там другого парома, уходящего, правда, лишь на ночь глядя.

Стоя в тамбуре прибывающего в портовый городок поезда, я увидела вдали белеющий у причала паром. Неужели – мой, тот, что должен был уплыть в три пополудни, полчаса назад? Я всегда утверждаю, что чудеса случаются. Если в них веришь.

«По вере вашей вам и воздастся…» Сломя голову и ломая колеса небольшого чемодана, я добежала до причала, что называется, с языком на плече и как можно вежливее обратилась к служащим порта:

– Извините, а что это за паром?

– На Ольбию. Тот, который опаздывает… Но он вот-вот отплывет.

– А я на него успею?!

– Бегом – успеете…

Чудесный национальный праздник отнял у меня поезд, но дал взамен паром. Я влетела в его чрево за минуту до подъема огромного, грохочущего, железного трапа. Мужчины, обслуживающие погрузку, смеялись мне вслед понимающе.

Я долго смотрела в мутное стекло большого иллюминатора на уменьшающийся порт, не веря своим глазам, что плыву…

***

Выключатель послушно менял свои положения под моими пальцами, но толку не было никакого – лампочка в плафоне оставалась всего лишь изобретением Эдисона в чистом виде, без примесей озарения.