Михаил Немо - Либертанго

Пока Макс работал, у него не было даже намека на финансовую свободу. Теперь «состояние» его с каждым днем возрастало. Перестав работать – совершив «экономический суицид» – он внезапно разбогател.

В схожем положении он был лишь однажды – учась на подготовительном отделении университета и также нигде не работая. Тогда были и свободные деньги, и время. Но под давлением среды он начал подрабатывать, а затем и работать, пополнив армию «бедняков» – с тех пор ему вечно приходилось сводить концы.

Возможно, богатство в принципе несовместимо с зарабатыванием? Вкалывать на хозяина или «на себя» – какая разница? Работать за деньги – исповедовать психологию бедняка.

И опять заходил Петя Чел – на этот раз с книжкой по лечебному голоданию. Книга обещала излечить от всего в принципе. Вдобавок намекалось на возможное просветление , а среди новообретенных ценностей Макса оно было в приоритете. (Скоро он узнает, что лечебное голодание стандартно идет в комплекте с медитацией. Узнает, что это – джентльменский набор «ищущего», и немало путешественников обреченно таскают его в рюкзаках.)

Он решил заголодать сразу на четырнадцать дней (хорошее число, на его любимую букву «ч»), ибо рекомендованное книгой постепенное вхождение – по дню в неделю на протяжении года и т.д. – не годилось. Макс любил, чтобы сразу и в полной мере.

Первые три дня он выходил на прогулки, следуя рекомендациям. Книга обещала, что через несколько дней чувство голода пройдет, наступит эйфория и прилив сил. На четвертый день, не в силах более волочить ноги, прогулки он прекратил.

Голод не отпускал. Макс думал исключительно о еде: вспоминал примеченный у дороги огрызок яблока, сочинял рецепты яств, которыми усладит себя по истечении срока. Обоняние обострилось: с улицы проникал, расползаясь по комнате, запах весеннего цветения. Цветы хотелось съесть.

Время остановилось, эйфория не наступала, последние силы ушли. Макс лежал на диване (залезть на шкаф он уже не мог), и думал, какой он был дурак, не понимая, что главное (да что «главное» – единственно важное в жизни!) – еда. Мышечная масса катастрофически уменьшалась. Один из кубиков на животе рассосался и полностью исчез – на его месте осталась мягкая кожаная ямка.

К последним дням поста напал паралич воли: звонил телефон, но Макс не мог заставить себя протянуть руку и взять трубку. Каждому походу в туалет предшествовали часы самоуговоров в необходимости такого деяния (благо, оные деяния требовались нечасто). Но ни разу он не помыслил прекратить голодовку прежде намеченного срока.

На четырнадцатый день удалось выйти из дома и добраться до магазина. Плечи придавливали к земле. Прохожие оборачивались, принимая бледного, ссутуленного, с запавшими щеками человека в болтающейся одежде за призрак.

Купив сока и фруктов, Макс вернулся домой (каждые несколько шагов приходилось ставить пакеты на землю, чтобы собраться с силами). Труднее всего оказалось спуститься в полуподвал: ноги подкашивались, норовя сбросить хозяина со ступенек. Пришлось сползать, цепляясь за стену.

Утро пятнадцатого дня, педантично выполняя указания книги, Макс начал со стакана наполовину разбавленного водой яблочного сока. Прикрыв глаза, он благоговейно испил амброзию и почувствовал себя сытым.

Сытость держалась недолго. К вечеру Макс уже пил чистый сок, а назавтра методично сжевал все купленные фрукты. В уме и в теле ощущалась необыкновенная легкость и чистота.

На третий день он бодрячком сходил в магазин и прикупил овощей. Правда, на обратном пути снова пришлось отдыхать: лишенные мышц, руки отрывались от плеч.

Пришла Лана и ужаснулась худобе Макса. Впрочем, обнаружилось, что в главном силы уже вернулись. Пока голодал, она втайне надеялась, что он не выдержит до конца, сорвется. Это было бы для нее зна́ком, дало бы надежду, что он передумает и с отъездом.

Лана надеялась. Ее угнетала мысль, что она зря потратила три года – бесценные три года своей молодой жизни. Но одновременно она боялась, что Макс передумает уезжать. Если он даст слабину – по прихоти станет менять решения, это будет уже не он – не тот человек, какого она любила. Значит, она в нём с самого начала ошиблась. И это значит, что годы, проведенные с ним, потрачены действительно зря.

Боль в сердце так и не прошла, но в остальном Макс чувствовал себя превосходно. Очищенный организм восстанавливался, сознание было кристально ясным. Впереди открывались блестящие, солнечные перспективы, и лишь на задворках сознания темным облаком нависала мысль о неумолимо приближающемся расставании с Ланой. («Заговор молчания» оставался нерушим: оба продолжали вести себя так, словно распоряжались вечностью.)

Книга предупреждала о необходимости на выходе из голода умерять аппетит. Но сам аппетит оказался сильнее книг и предупреждений. Есть хотелось беспрерывно – словно после травки «пробило на хавчик». Вдобавок не терпелось поскорее вернуться в форму: мышцы жаждали действия, пресс требовал недостающий кубик.

Ради пищи и радости движения организм был готов на всё: он хитрил, изображая безупречное самочувствие. Взять Макса хитростью оказалось проще, нежели измором: на десятый день после окончания голодовки он пошел на тренировку по боксу. Вернувшись и плотно поев, он почувствовал, что заболевает: поднялась температура, в животе ныло.

С тех пор как однажды Макс выкинул в урну рецепты, к врачам он не ходил принципиально. Вдобавок за время службы в Минздраве ему открылась истинная сущность медицины: гигантская промышленная отрасль заинтересованная лишь в доходах. Иными словами, в умножении и продолжении болезней. Подчиняясь этой основополагающей стратегии, медицинская наука направлена лишь на лечение симптомов, а не причин недугов. И редкие попытки отдельных врачей и даже медицинских направлений «зреть в корень» в корне же и пресекаются. (Для пресечения здоровых тенденций необязательно их запрещать – достаточно объявить шарлатанством или отказать в финансировании.)

Болезнь вяло текла с месяц, после чего жизнь возвратилась на круги своя: в теле и голове наблюдались привычные, фоном сопутствующие тяжесть и муть. Но теперь было с чем сравнивать: Макс помнил легкость и чистоту, помнил незамутненную ясность сознания и остро чувствовал ущербность теперешнего – обычного – состояния.

Он знал, что повелся на хитрость и совершил «грехопадение», буквально объевшись запретных плодов. Но он не смог бы поручиться, что в другой раз сумеет этого избежать. Сколь ни сильна воля, но обезумевший от голода и бездействия и дорвавшийся наконец до радостей жизни организм оказался сильнее.

Возникшая после курса Випассаны эйфория тоже закончилась. Теперь, по прошествии нескольких месяцев, смысл медитации и буддизма в целом виделись приблизительно так: ты медитируешь и ведешь «правильную» жизнь, получая «бонусы». Иными словами, создаются причины, которые, повинуясь кармическим законам (сложным, но работающим, к счастью, независимо от понимания), ведут к благоприятным последствиям. Это и называется «улучшать карму».