Михаил Немо - Либертанго

Макс протолкался сквозь толпу и заглянул в дыру. Двумя метрами ниже угадывалась огромная куча – «культурный слой», наросший за годы использования дыры в качестве мусорки.

– Саня! Ты как?

– О-о-о, – донесся из подполья глухой стон. – Отпиздили… меня отпиздили…

– Идти можешь?

– О-о-о!

Стоны под полом перемещались. Все высыпали наружу, и вскоре из-под крыльца, из какого-то разлома, матюгаясь на чём свет стоит и припадая на ногу, показался Саня. С плеча его бахромой свисали лохмотья кожи, текла кровь: видно, падая, ободрался о зазубренные края дыры.

Продолжая стенать и матюгаться, Саня присел на камень. Макс вынес из дома его футболку и спустился с крыльца. Саня покорно надел футболку и, опираясь на Макса, встал.

– Отпиздили, – прокряхтел он. – Как же меня отпиздили…

Макс попрощался с Андреем и Ольгой, но те не обратили внимания. Они стояли на крыльце – он и она – и, казалось, даже не разговаривали. Просто смотрели друг на друга.

Весь путь из Лифты наверх Саня ковылял, опираясь на Макса, вдавливая его в землю на каждом шаге. Уже на выходе в Иерусалим Саня вдруг вспомнил про плетку, которая, вероятно, осталась в подполе Петиного дома.

– Вот и мы внесли лепту в здешний культурный слой, – сказал (а может быть, лишь подумал) обессилевший Макс. – И даже стали его частью.

Полностью рассвело. Кругом по-прежнему вода, но при свете дня всё иначе. И настроение другое.

Ну что, к берегу?

Но я же всё уничтожил! Вообще всё: планомерно уничтожил, одно за другим. У меня ничего нет. Меня самого уже нет!

Доплывешь до берега, там разберешься. Сначала выспишься.

Высплюсь? Там сейчас и тени не сыщешь.

Ты доплыви сперва.

Доплыть не фокус: пара часов, и – берег. Дальше-то что?

А у тебя выбор? Вечно тут болтаться собрался? Ты посмотри на себя: ты же огурец… соленый!

Ага, скажи еще, дерьмо не тонет.

Молодец: блевал – смеялся, теперь вообще шутки в тему. Сам видишь, больше здесь искать нечего. Да и не думаешь ведь, что на берегу всё по-прежнему? После всего этого? Ты же теперь другой. Весь мир, всё изменилось.

Надеюсь, хоть что-то изменилось…

Еще как! Это будешь совсем другой ты. На совершенно новом берегу.

А если всё по-прежнему?

Будешь здесь болтаться – не узнаешь.

Да? Ну ладно. Выбора всё равно нет.

– Разувайся и клади ноги на торпеду, – по-немецки и жестами предлагает дальнобойщик.

Я еду . Как долго я ждал, чтобы вложить в эти слова – «я еду» – реальное содержание. Чтобы почувствовать настоящее время, увидеть мир от первого лица.

Европа теперь без границ. А с израильским паспортом и виза не нужна. Огромное пространство, и всё – мое! Я еду. По Европе. По автобану. Прямо сейчас. Смакую эту мысль, пытаясь как следует осознать.

Водитель грузовика – восточный немец – английским не владеет. Но объяснить, что мне нужно, я сумел, а отсутствие общего языка лишь обостряет ощущение заграницы.

Курс: Франкфурт-на-Майне и дальше – на Амстердам. Ехать из Веймара в Амстердам через Франкфурт – крюк в несколько сотен километров. Такое может позволить себе только автостопщик – человек, который не платит за проезд, и, главное, не торопится. То есть – я.

Сложив ноги на приборную панель, расслабляюсь: впереди несколько часов беспечной езды, до самого Франкфурта.

Месяц назад, прилетев в Берлин, го́рода я не видел. Родители ждали, поэтому с самолета – сходу на электричку, затем – на другую… Пресловутая немецкая точность давала сбои: электрички опаздывали, одну вовсе отменили. Словом, обыкновенный, столь нелюбимый мною общественный транспорт. Нелюбимый, как всё общественное.

Доро́гой до Веймара в окне поезда всё виделось игрушечным: чистенькие машины, сочная зелень, пестро одетые люди. Немецкие кукольные домики расчерчены коричневыми балками. На холмах – бутафорского вида средневековые замки.

События в тот день происходили слишком быстро – реальность менялась, сознание едва поспевало. Помню, пытался осознать произошедшее, убедить себя: «Европа. Это Европа. Я в Европе ». Последняя ночь – накануне отлета, всего лишь за несколько часов до того – виделась в дымке, словно очень давно. Краешек прежней жизни, а затем бессилие, слезы, разруха… Где теперь это всё?

Я и Лана. Весь день провели вместе. Ели, занимались любовью и бездельничали – на вид всё как всегда. О моём отъезде (уже назавтра, самолет в семь утра) по-прежнему ни слова, только косвенно: Лана хотела забрать кое-какие вещи, в основном книги и музыкальные диски. Я пытался вручить ей какие-то, что ли, кастрюльки… Мы спорили, иногда она соглашалась, пихала что-нибудь в сумку.

Поздно вечером пошли ловить для Ланы такси (до утра только и оставалось времени, чтобы собраться). Стояли молча, у перекрестка, обнявшись. Такси всё не появлялось… Я уезжаю навсегда. Непонятно, о чём в такой ситуации говорить. Ощущение нелепости: почему мы должны расставаться? Объективные причины – понятно: я улетаю, новая жизнь… и так далее. Но почему мы должны расставаться? Возможно, если бы мы об этом хотя бы иногда говорили, – спорили или даже ругались, – удалось бы уложить это в голове, найти объяснение. Согласовать эмоции с разумом. А так…

Подъехало такси. Я положил сумку с недавно еще моими вещами в багажник и подошел к Лане, стоящей возле раскрытой пассажирской двери. Шофер ждет, рассусоливать некогда, и это к лучшему. Придержав за плечо, я ткнулся ей в губы, развернулся и пошел в сторону дома. На ходу оглянулся: Лана садилась в машину, пытаясь одновременно смотреть мне вслед…

До́ма. Сижу на стуле. В квартире порядок: жилое пока еще помещение. Лишь зияет там, где прежде стояли телевизор, стереосистема и колонки (чохом взял скупщик). Несколько часов, и этот, кажущийся пока целым, мирок окончательно исчезнет. А Лана уже исчезла. Навсегда.

Внезапно навалилось бессилие. Дел оставался непочатый край: всё, кроме мебели – либо упаковать в рюкзак, либо вынести на помойку. А я сижу, ссутулившись на стуле, и из меня текут слезы.

Я знал, что долго плакать не получится, но силы, казалось, меня оставили. Было неясно, смогу ли вообще встать и начать собираться. На четыре утра заказано такси.

Заставил себя встать, сполоснул лицо и вытащил из шкафа рюкзак…

Итак, я еду в Амстердам, но сегодняшняя цель – Франкфурт-на-Майне. Проскочили поворот на Кассель, 4-й автобан перешел в 5-й – значит, примерно полпути. Какие же планы?

За последний месяц было предостаточно времени для раздумий. Месяц с родителями! Это засасывает: еда, диван, книги, видеомагнитофон, мама . Ходил по Веймару, думал: «В этом городе умер Ницше. В этом городе умер Гёте». А во Франкфурте Гёте родился. Но что мне Гёте?