Алексей Ушаков - С парусами по жизни. Часть 1. Как я стал Капитаном

Скоро что-то будет…

Вода вся серебрилась и играла в солнечных лучах, ослепляя нас миллионами зеркал. Лодка легко, как в танце, шла по волнам навстречу солнцу и ветру. Когда приходила волна побольше и ударяла в борт, лодка тормозила, над палубой поднимался веер брызг, как россыпь алмазов, и накрывал нас с головой, что приводило нас в восторг, вызывая бурю смеха. Мы, как завороженные, смотрели на происходящее, не в силах оторвать взгляд от пенных волн, парусов и искрящегося горизонта. Это зрелище нас полностью поглотило. В целом, мы не осознавали, что происходит. А тем временем, ветер усилился до 15 м/с, а волна выросла до 2-х метров. Ветер зашел и теперь, чтобы двигаться к точке поворота, нам приходилось лавировать. Скорость яхты по курсу упала, а качка усилилась. Для швертбота класса «микро» такие условия плавания уже не сахар. Сделав первый поворот оверштаг, мы стряхнули с себя завороженность и вспомнили, что идём не одни, где-то рядом должны быть другие яхты. За всё это время мы ни разу не оглянулись вокруг, а где-же наши друзья – вот она неопытность – и про радиостанцию вообще не вспомнили.

Осмотрев в бинокль всё вокруг, я с трудом заметили одну мачту с краспиц и выше. Мы сильно оторвались, да и не удивительно, шли под полными парусами. Запросили по радиостанции другие яхты. Получалось, что нас разделяло уже километров пять-семь. У капитанов этих яхт были большие сомнения в целесообразности продолжения плавания прежним маршрутом. Решили запросить прогноз погоды и потом определяться. Ветер усиливался, на порывах он уже достигал 17м/с и мы начали брать рифы на гроте, свернули геную и поставили штормовой стаксель. Смена передних парусов не заняла много времени – они были на закрутках, а вот при взятии рифов на гроте матрос Тормоз чуть было не вылетел за борт. Лодка заметно выровнялась и имела 6—7 узлов ходу, несмотря на волны более 2-х метров. Володя, пробираясь с бака в корму, упал, поднялся с трудом, а потом во время большой волны упал с рубки в кокпит и никак не мог подняться, застонал: «Капитан, переклинило меня, позвоночник». С большим трудом матрос Тормоз затащил Володю в каюту и уложил на диван наветренного борта. Когда он вылез, на нем на самом лица не было, и он плюхнулся в кокпите лицом в корму. Он был уже не помощник.

Правой рукой я отрабатывал румпелем все выкрутасы волн, левой держал грота шкот и постоянно крутил головой, чтобы не пропустить очередной удар волны в борт. Сзади на горизонте появилась черная полоса, ровная, как проведенная карандашом линия. Она заметно росла в размерах. Плохи дела, подумал я, вспоминая главы по метеорологии из учебников: «Коль резок контур облаков – ко встрече с ветром будь готов!».

Надрывалась радиостанция, перекрывая шум начинающегося шторма, передавали прогноз погоды: «Штормовое Предупреждение, ветер юго-восточный с переходом на юго-западный, силой 19—21м/с с усилением до 23—25м/с, на порывах до 27м/с, волна на открытой воде 3—4 м, в районах до 4,5 м», – это уже не шторм, это ураган для нас. Полоса на горизонте стремительно приближалась.

Близилась точка поворота и GPS запищал, мне необходимо было принимать решение, но я был полностью поглощен процессом управления яхтой, и, сидя на руле, не мог работать с картой, а матросы лежали, один в каюте, другой в кокпите. Я пытались определиться по карте, куда бы можно было зайти и понять, где находится яхта. Сильная качка и потоки брызг, накрывавших яхту, никак не позволяли мне этого сделать, а сориентироваться по берегу с правого борта, который был от нас в 2-3-х милях, было невозможно – он превратился в сплошную серую линию. Вдобавок к этому, при сильном порыве ветра карту вырвало из рук, и она улетела, мгновенно скрывшись из виду.

Судьба приняла за нас решение. Теперь идти можно было только намеченным курсом, который был заведен в GPS и ориентируясь по памяти на глубины, указанные в морской карте. Это было вопреки хорошей морской практике, но выбора не было – поворот в укрытие я проскочил.

К полудню, как и намечали, подошли к точке поворота. Теперь мы шли полным бейдевиндом вдоль скального наветренного берега, стараясь держаться от него дальше, в милях 2-4-х, но волны, которые здесь были явно выше и круче, подхватывали лодку и несли в сторону берега – дрейф был огромным. Иногда приходилось делать поворот оверштаг и уходить мористее. А для этого я кричал Володе, который лежал в каюте: «к повороту готовсь», – он готовился к повороту и вместе с поворотом яхты переваливался через стол/колодец на диван противоположного борта с таким стоном, что я слышал. Идти приходилось змейкой, скорость падала, а качка усиливалась. Как-то незаметно потерял сознание матрос Тормоз. Зрачки у него закатились, и он ни на что не реагировал. Пришлось положить его в кокпите, привязав за ноги (и это всё одной рукой, а другой я рулил за румпель), и продолжать бороться с ветром и волнами. Теперь гребень каждой волны прокатывался по палубе, а по воздуху летела пена и водяная пыль. Яхта уже находилась под краем черного фронта, под который, как в пылесос, втягивался ветер, всё ускоряясь и ускоряясь. Картина была сказочная: с одной стороны солнце, уже в мареве, с другой низкая плотная стена туч. Казалось, что мачта вот-вот заденет за рваный край облачности. Стоял рев ветра и волн, и в этой какофонии слышались звуки духового оркестра. Эти звуки издавали детали яхты: гик с его отверстиями и мачта, ванты и леера, еще что-то, но звуки эти были полностью гармоничны и мелодичны. Иногда казалось, что поет хор. Хотелось встать по стойке смирно и присоединиться к поющим.

По левому борту вода еще искрилась, а по правому она стала свинцового цвета и наводила страх. Лодка взбиралась на волну, прошибая пенный гребень, уваливала и по косой неслась вниз с волны. Здесь, при выходе к берегу, волна была крутой, а высота ее достигала, как мне казалось, метров пяти. Когда лодка съезжала вниз, я видел, как над лодкой нависали гребни спереди и сзади, а пена, летящая над волнами, пролетала над краспицами. Я пропустил тот момент, когда перестал различать границы воды, берега и туч, все слилось в одном круговороте и хаосе звуков. Их оркестр был слышен только на самых гребнях волн, а там внизу он смолкал, как будто музыкантам не хватало воздуха.

Я не помнил, когда и как взял вторые рифы на гроте. Теперь я не просто боролся с ветром и волнами, я боролся за жизнь свою, яхты и матросов. Лодку так кидало и валило, когда мы выезжали на гребень, что привязанный матрос чуть не вылетал за борт. Матрос Володя не выдержал муки и выбрался из каюты в кокпит и сделал тщетных три попытки отлить за борт, но так и не удалось ни против ветра, ни по ветру. Сначала, вопреки всем правилам, он обнял ванты на наветренном борту и простоял так целую вечность, как мне казалось, а потом повернулся не в силах ничего убрать и сказал что-то вроде: «Не получается, не получается». Володя просто лег в кокпите и спустя минуты я услышал: «Уууфф!». Потом, испытав явное облегчение, он сказал что-то вроде: «Прорвемся!». Стоял такой шум, что ничего нельзя было разобрать. Володя остался лежать в кокпите.