Валерий Бронников - Перевернутое небо

Ромка от такого вопроса опешил:

– Это которая? Я пока ещё ничего не видел. У меня одно желание – поскорее попасть домой! Женщин у нас там не было – это точно, но не на ходу же на них смотреть!

– Вот-вот, все беды у вас молодых от того, что вы ничего не замечаете. Если бы на меня так смотрели, разве остался бы я стоять столбом? Враз бы помолодел лет на сто! А на женщин я смотрю даже во сне – верх совершенства и красоты. Художники их запечатлевали на картинах, в литературных произведениях.

– Это толстая что ли? – перебил, не унимаясь, Ромка.

– Она не толстая, она красивая, Джоконда! – многозначительно поднял палец кверху Африка, – Настоящая дева из будущего коммунизма! С неё портреты писать можно али из глины лепить мумию. Нет у нас в деревне поэтов, иначе бы про неё стихи сочиняли, али песни.

– Кто такая Джоконда, я не знаю, а вообще я парень холостой и свободный. Если она смотрит – пусть смотрит, до дыр не проглядит! Я жениться не собираюсь, тем более, на такой старой, как твоя Алёна.

– Сам ты старый! – обиделся и повысил голос Африка, – Она тебе ровня. Вот оденется на праздник, будешь тогда страдать да может уже поздно оказаться. Я старый, а старые никогда не ошибаются. Хотя, впрочем, дело твоё, может, ты и впрямь с дырявой башкой родился и ничё не видишь, едри его вошь! – дед Африка даже рассердился, – Если женщин не видишь, значит, в жизни ты вообще ничего не видишь! Пустой для коммунизма человек, трутень!

– Чего это у меня башка дырявая, скажете тоже! – Ромка обиделся и отошёл обратно к другому столу.

Всё время, пока Африка отчитывал Ромку, Василий молчал. Он считал не вправе вмешиваться в разговор людей, которые земляками ему являлись только теоретически и которые его никогда раньше не видели.

– Я Ленивое ваше хорошо знаю, приходилось бывать и там, рыбачить в Гослове в бригаде. Послевоенные годы были трудные, голодные, но всё, что мы добывали, уходило государству, нам редко чего перепадало. Вот море-то я хорошо и изучил. Старики не давали расслабляться, учили уму-разуму по-своему, на практике, – Африка вдруг умолк и неожиданно спросил:

– А мы не просидим тут? Объявят рейс, а нас нет.

– Никуда не денемся, – ответил Василий, – Все знают, что мы тут, но наверно пора места освобождать, другие тоже хотят есть-пить.

Пассажиры сорожьего рейса потянулись чередой в пассажирский зал обратно на деревянные стулья. Рейс опять перенесли на тридцать минут.

– Почему бы не перенести на пару часов, чтобы пассажиры не страдали-не мучались? – горестно сказала тётя Кузя больше себе самой, чем окружающим.

– А што им, – отозвался Африка, – Они дома, никуда не спешат, где ли чай пьют али в карты режутся. Пилоты, поди, семь раз пообедали. Им ГВФ форму выдал, самолёты выдал, бензину тоже нальёт, а они не летят! Кака-то кадушка получается: людей маринуют, как грибы, едри их вошь! Почему-то мы в шторм в море ходим, а они не летят. Привилегии им каки-то! А, с другой стороны, самолёт – это не телега хромая, по дороге хомут не затянешь и оглоблю не поменяшь! Эта этажерка летит по воздуху и крыльями машет, как птица. Мудрёно всё это…

В дискуссию больше никто не вступил. Люди, разморённые бездельем, созерцали то часы, то лениво передвигающихся по залу пассажиров, то открывающиеся иногда двери в накопитель, даже все объявления и инструкции на стенах прочитали.

В это тоскливое время безделья и объявили вдруг посадку.

– Полчаса-то ещё не прошло! – воскликнул Володька, глядя на вокзальные часы.

Пассажиры сорожьего рейса засуетились, заталкивая в разворошённые вещи вынутые газеты, мелкие безделушки; заспешили к дверям накопителя, которые пока оставались закрытыми и внутрь никого не пропускали.

– Пока стоим, полчаса и пройдёт, – пробурчал Африка.

– Мы скоро полетим? – громко спросила Светланка, конкретно ни к кому не обращаясь.

– Теперь полетим, – ответил ей Африка, – У тебя самый почтенный возраст, поэтому тебе предоставят самое почётное место и пропустят вперёд.

– А я хочу у окна.

– Окно тебе будет, а ещё тебе дадут большой бумажный пакет.

– Зачем? Он мне не нужен.

– Нужен-нужен, потом сама поймёшь, что нужен. Садись рядом с тёткой, она за тобой присмотрит.

В самолёт загружались долго, а до этого долго накапливались в накопителе, хотя особо и накапливать-то было некого. Число мест в самолёте больше числа пассажиров, но оказалось, что все лишние свободные места заняты почтовыми отправлениями. Для пассажирских вещей места не осталось. А кто поедет в деревню без вещей? Никто не поедет. Дешёвые городские продукты надо везти с собой? Надо. Запасные части, разный ширпотреб и всякую мелочь вплоть до рыболовных крючков – всё надо везти из города. Люди сели и стали рассовывать свои вещи в самые невероятные места, а поскольку в хвостовой части ничего размещать не разрешили, пришлось потеснить свои ноги и размещать всё на полу в проходе и под сидениями. Затем уйма времени ушла на то, чтобы отыскать привязные ремни и всех привязать. Только после этого оставшийся на первых порах среди пассажиров второй пилот полез в кабину, балансируя между вещами, как цирковой акробат на натянутой проволоке. Он поднимал одну ногу, глазами отыскивал, куда бы её пристроить, втискивая между баулами, затем передвигал вперёд вторую ногу, прочно опёршись ступившей на твёрдое первой ногой. Его руки совершали немыслимые движения, ища опору на стенах пассажирской кабины и на потолке. Он улыбался… Он при этом ещё и улыбался, пытаясь создать хорошее настроение для пассажиров.

Интересно было только Светланке. Она заглядывала в мутное окно, удивляясь и радуясь всему, что могла там разглядеть. На Люсины наставления она не обращала никакого внимания. Когда пилоты запустили двигатель, она стала смотреть на пилотов, разглядывая диковинные рычаги и приборы. Дядю Сашу, молодого второго пилота, она запомнила ещё в пассажирской кабине, когда он преодолевал препятствия из вещей, проходя мимо её. А у командира самолёта, пожилого и рыжеватого, услышала только имя Володя, когда второй пилот назвал его по имени.

Двигатель, набирая обороты, урчал так, что разговаривать стало бессмысленно, а Светланка радовалась, что никто ей не делает замечания.

Пейзаж за окном стронулся с места и стал уплывать в сторону хвоста самолёта.

– Мы так и поедем? – на всякий случай, перекрикивая шум двигателя, прямо в ухо бабушке Люсе спросила Светланка.

– Мы не поедем, а полетим, – наклонившись к ней, ответила тётя Люся, – Жди.

Когда самолёт оторвался от полосы и стал набирать высоту, Светланкиному восторгу не было предела. Она то и дело отрывалась от окна и, поглядывая на людей, не понимала, как это они не замечают такой красоты, забравшись на высоту птичьего полёта. Внизу проплывали игрушечные домишки, какие-то узенькие тропки с игрушечными машинами, огромная река с настоящими пароходами. Затем появился лес с проплешинами болот и какие-то блестящие на солнце лужи. Девочка даже не поняла, что это настоящие большие озёра с замёрзшим прозрачным льдом. Далее пейзаж стал однообразным и нудным. Стало меньше леса, а земля казалась ржавой и ровной, как столешница.