Алексей Ушаков - С парусами по жизни. Часть 2.2. Онежско-Ладожские приключения

– Может, тебе поправиться надо?

– Что ты, что ты, – замахал он руками, – это пойло, нет.

– Зачем пойло, есть водка «Посольская», как раз для послов доброй воли, то есть для тебя.

– Это почему я посол доброй воли еще?

– Ну как же, ты же по доброй воле пришел и собираешься поправиться?

– Точно, давай «Посольскую»! Ты со мной будешь или работать собираешься?

– Да уж ладно, пойла своего выпью, а потом работать.

– Ох уж и здоров ты, как кабан, вчерась четверть выпил, а сегодня работает, тебя бы к нам на буровую бригадиром – равных бы не было!

Выпили, закусили, соседу полегчало, он поведал мне о трудной жизни газовиков – «трудная судьба бурильщика в очередной раз занесла меня в болота». Тут скромно так протиснулась в калитку евойная супруга и ну нас поливать… Я ей графин с водой мутной даю и предлагаю пробовать:

Команда Монина к нам в гости

– Я думала, ты моего похмеляешь, а вы воду лимонную пьете («Посольскую» -то он уговорил, и бутылку мы убрали). – Ну молодцы, ладно, зря ругалась, уж извини… – и пошла.

– Смотрю я на тебя, Борисович, ох и верткий ты мужик, на козе тебя не объедешь. Тебе, пожалуй, надо было бы мастером участка у нас быть, с самим Черномырдиным дела делать, вот бы вы наворотили.

– Да и без меня наворотили.

– Да уж, наворотили, но с тобой было бы круче.

– Да куда круче?

– Можно круче, не все, понимаешь, украли.

– Хочешь, я тебе лопату подарю?

– Мне лопату, зачем? Что я с ней делать-то буду?

– А грабли?

– А кого грабить-то? Я тебе вот что скажу, дружок: если награбленное, то надо отымать и делить, а если честно заработанное… Но такого не бывает, не бывает!

– …

– Борисович, а ты что вообще делаешь?

– Лакирую перголу.

– Ооо! Может, лакирнем слегка твоим пойлом?

– Ты же его не переносишь вроде?

– Не переношу, но надо, понимаешь?

– Понимаю… – и я налил ему стакан моего напитка, он взял стакан, немного сгорбился, сосредоточился и на выдохе откинулся всем телом назад и опрокинул стакан в рот, сморщился, скукожился, занюхал рукавом, сделал «бррр»… и выдавил из себя:

– Ох, и крепка, зараза, – и прилег на лавочку.

А я принялся за работу, но думал, что мог бы пойти отдыхать. Это напомнило мне фильм «Брильянтовая рука» – «На его месте должен был быть я! – Напьешься, будешь!».

Это за Боцманом летят его любимые чайки…

Что можно сказать: не усложняйте себе жизнь и не делайте глобальных вызовов себе и общественности. Каждый из нас на что-то обречен, скорее всего, на своё предназначение, и эта обреченность кого-то заставляет идти и исполнять своё предназначение, а кого-то заставляет всё бросать и спиваться или пускаться во все тяжкие. У каждого человека должен быть кто-то или что-то, что он любит, и у каждого должен быть кто-то, кто его любит, кому он нужен. Необходимо быть востребованным, чтобы его обреченность не сводила его с ума, а звала в Дорогу.

Редко встречал людей, которые живут ради кого-то или чего-то – ВСЕ живут ради себя и своих интересов, приспосабливая всё и всех вокруг под это, даже многие родители с детьми, просто ища компромисс. Но по-настоящему счастливы только те, кто любит, делая по жизни, что должно, не считаясь со своими интересами, и готов пожертвовать чем-то своим ради кого-то. Наверное, и Боцман из этой породы.

Удивительные это встречи у костра …

Владимир Высоцкий

«Мы это сделали – мы в Приозерске», – так мы обычно говорим с Боцманом в конце большого Перехода на яхте или приезда на машине, вот и в этот раз 950 км позади.

Вроде бы и путь не такой далекий, всего 950 км и чистой езды-то всего 10 часов, а тащились все 14 и по дороге проехали мимо пяти серьезных аварий, где жертв было человек девять, из них четверо или пятеро насмерть. Страшно то, что мы от них были в 3—7 секундах езды. Нас просто Бог миловал. Народ так стал ездить, что еле успеваем уворачиваться.

Мы с Боцманом не торопимся – мы знаем всё заранее, как будет и что будет. Стартуем с моей дачи и едем до Твери окольными дорогами через села и деревни, чтобы посмотреть, что происходит, и вкусить прелестей старых, извилистых дорог местного значения. Машин тут мало, а дороги узкие. Встаем в 7:30, а выезжаем в 8:30.

Погода прекрасная, солнце, ни облачка и тихо. Даже в машине с кондиционером мы ощущаем лесной запах. Вот начинаются деревни. Ещё в радиусе 200 км от Москвы чувствуется, что жизнь кипит и что-то налаживается. Это заметно по кирпичным домам современной архитектуры и кровлей из современных материалов. Там, где совсем хорошо, заборы аккуратные и богатые, от дороги до дома асфальт, клумбы с цветами – такого раньше не было, и сердце радуется.

Нас встречает туман, промозглость и тишина…

– А жизнь-то налаживается, – говорит Боцман.

Но скоро все начинает меняться. Видимо, дальше 200—250 км обеспеченным москвичам ездить не хочется. И тут нам открывается зрелище уходящей Руси.

Деревенские дома, что стоят вдоль дороги, покосились и вросли в землю. У многих обвалились крыши, а сами они наклонились так, что, кажется, не в силах подняться. Они смотрят на нас выбитыми глазницами окон и открытыми дверями, сорванными с петель.

Телеантенны и тарелки в неестественных позах застыли так, как будто смотрят из-за угла на наш Мир. Тарелки просто ржавые. И нет никого… Ни единой живой души, ни движения занавесок, только в разбитых окнах их еле двигает воздух от проезжающих фур. Как обычно, после деревни в нескольких километрах на пригорке у дороги погост. Заброшенные погосты – уже без оград, с повалившимися на могилы деревьями, где-то и надгробных камней уже нет. Дорога от шоссейки заросла – некого даже хоронить, да и некому, никого не видно. Я такое наблюдал в зоне отчуждения Чернобыльской аварии.