Кирилл Шатилов - Солнечный Альбион

Самолёт снижается ещё и ещё, и ты начинаешь в большом количестве замечать то, чего потом почти невозможно отыскать с земли: футбольные стадионы. В Барселоне стадион заброшен на гору и про него все знают. В Мадриде он притулился возле одной из самых оживлённых автострад. В Рио-де-Жанейро новый двухсоттысячный «Маракана» 9 9 Комментаторы на чемпионате мира 2014 года, проводившемся в Бразилии, говорили, что он вмещает порядка 75 000 человек, однако мой тамошний гид за 15 лет до этого утверждал, что все 200 000. заброшен подальше от пляжей, но всё равно его хочется и можется найти. А вот лондонские стадионы приятно удивили меня именно в этот раз, потому что я их наконец-то узрел.

Между прочим, я считаю, что с самолётом (или экипажем, или маршрутом, или погодой) нам повезло, потому что из всех предыдущих раз, что я садился в Хитроу или «Гэтвике» (втором по величине лондонском аэропорте), лишь однажды мне посчастливилось так же содержательно провести последние минуты полёта. Было это на борту британских авиалиний, стояла ночь, и командир решил откровенно «поприкалываться». Он стал заваливать машину то на одно крыло, то на другое, делая плавные петли прямо над городом, чтобы насладиться зрелищем игрушечной иллюминации в настоящем 3D исполнении могли пассажиры обеих сторон. При этом он шутил, рассказывал о том, что мы должны под собой видеть в данный момент и был явно доволен собой и нашей искренне восторженной реакцией.

О чём нужно помнить, когда стюардесса объявляет что, мол, мы приступили к снижению и через столько-то минут совершим посадку в аэропорту такого-то города? Правильно: о том, что эти несколько минут легко могут превратиться в полчаса, час, а то и больше. И дело подчас вовсе не в нелётной погоде, как частенько бывает в Москве, когда, покружив над «Шереметьево», вы в конце концов оказываетесь садящимся в питерском «Пулково», и не в шасси, которое отказывается выходить, и его вытрясают за счет резких падений самолёта в пике, сменяющихся взмываниями и так до бесконечности (что я имел счастье пережить на подлёте к Екатеринбургу, причём в салоне сидел окруженный охраной один не слишком популярный и потный от волнения политик, так что было сомнение, а не подстроен ли весь этот аттракцион специально для того, чтобы избавиться от него ценой наших пассажирских жизней).

Когда приближаешься к Хитроу, нужно помнить, что с земли вся эта картина выглядит следующим образом: первый самолет скатывается с посадочной полосы и рулит к «шлангу», второй уже касается бетона своими круглыми лапками, третий выполняет последний вираж и следует за ним по пятам, четвёртый готовится выполнить этот манёвр через несколько секунд, пятый уже выпустил шасси, шестой – на финишной прямой, а седьмой гордо выныривает следом за ним из-за туч. Я понятно выразился? В любой момент времени вы сразу (!) видите от пяти до семи самолётов в постоянном движении. Когда второй сменит первый, из-за туч вынырнет восьмой. Когда восьмой станет первым, на его нынешнем месте будет пятнадцатый или шестнадцатый. И так постоянно, 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. Я не был в Атланте. Пекинский аэропорт помню главным образом изнутри. Хитроу стоит за ними на третьем месте в мире по пассажиропотоку – почти 70 миллионов человек в год. А вот по числу пассажиров международных он на законном первом месте. На всякий случай сравните, сколько китайцев живёт в Китае, с 62 миллионами жителей Великобритании. Почувствовали разницу?

Похоже, удача сопутствовала нам всю дорогу, потому что наш самолётец лихо встрял в общий поток и скоро под отвратительное хлопанье в ладоши мягко закачался по гостеприимной полосе.

Привыкнуть к Хитроу невозможно. Аэропорт и в самом деле оправдывает своё название, которое мне всегда хотелось прочитать как «хитрый» (тогда как буквально его можно перевести «вересковый ряд» – «heath row»). Не так давно он состоял из четырёх терминалов. В марте 2008 года был добавлен пятый. Сейчас идёт перестройка 2-го, который раньше назвался «Восточным».

Если вы летите из Москвы «Аэрофлотом» (крайне не рекомендую), вас посадят, скорее всего, на 4-м. Если британскими авиалиниями, то на 5-м. Если «Трансаэро» из Домодедово, то обычно на 1-м. Поэтому для меня каждый прилёт сюда или вылет отсюда оказывается непохожим на предыдущий. Иной раз ты попадаешь в большой зал, сплошь перегороженный лабиринтом турникетов. Иногда ты спускаешься куда-то в маленький отстойник и стоишь на крутой лестнице, обозревая толпу внизу и выискивая знакомые лица (времяпровождение того стоит, потому что увидеть здесь можно кого угодно, вплоть до мировых знаменитостей). Как-то раз я прибыл сюда с коллегами из легального тогда игорного бизнеса, так паспортисты вежливо предложили нам посидеть в удобных креслах и мурыжили наши документы почти час, вероятно, считая, что мы – крупные представители «русской» мафии. Уж чего, спрашивается, им по этому поводу переживать, если представители этой самой мафии чуть не каждый день получают у них политическое убежище, а в плане самого аэропорта, посмотрев на него через Интернет сверху, можно безошибочно узнать очертания гексаграммы, то есть шестиугольника, то есть вылитый «Меген Давид», то есть «щит» – он же «звезда» Давида. Потому что в 1950-е годы Хитроу с высоты птичьего полёта так и выглядел. Вообще же его историческое начало уходит в 1929 год, когда здесь располагалось маленькое лётное поле, называвшееся «Великим Западным Аэродромом» (Great West Aerodrome). После войны его стали называть «Лондонским аэропортом», а потом переименовали в честь местного хутора.

На сей раз мы долго брели возбуждённым гуськом по узкому коридору, поравнялись с очередью разноцветных во всех отношениях туристов, гордо проследовали мимо, полагая, что нас ждут где-то в другом месте, были остановлены резким окликом темнокожей англичанки и узнали, что эта очередь – и наша тоже. Очередей такой длины я не помнил с советских времён. Поэтому достал камеру и решил это безропотное унижение запечатлеть. А заодно большущий предупреждающий знак «Пандус!» (caution ramp), потому что в одном месте коридора, действительно, на полу виднелся крохотный выступ. Тут в бой со мной вступила истая арийка, которая строго-настрого запретила мне даже думать о том, чтобы что-нибудь здесь снимать, хоть на камеру, хоть на телефон. Обычная реакция тех, кто не привык, чтобы их фронт работ снимали, потому что снимать, собственно, нечего.

Очередь шла не то чтобы прытко, но двигалась довольно постоянно, без задержек, так что минут через двадцать-тридцать мы подошли к очередному потомку Шивы, он ударил по нашим паспортам печатью и сверкнул снежными белками глаз, которые не увидели оснований «не пущать».