Жюль Верн - Дорога во Францию

– А господин де Лоране и Марта? – спросил я.

– Они еще не выходили, – отвечала Ирма. – Не надо беспокоить их до завтра.

– Да, конечно, Ирма. Куда ты идешь?

– Пока никуда, Наталис. Но после полудня я пойду купить кое-что и возобновить наши припасы. Не пойдешь ли со мною?

– С удовольствием, а пока пойду побродить по улицам.

Что сказать вам о Готе? Я мало что видел в этом городе. Тут было много войск, пехота, артиллерия, кавалерия. Слышались сигналы, сменялись караулы. При мысли о том, что все эти солдаты идут против Франции, у меня сжималось и болело сердце.

Как больно думать, что все эти чужеземцы будут, может быть, попирать ногами мою родную землю!

Сколько товарищей падет, защищая ее! Да, я должен быть с ними на своем посту! Старший вахмистр Наталис Дельпьер не боится огня!

Но вернемся к Готе. Я прошел несколько кварталов, где там и сям попадались церкви с рисовавшимися в тумане колокольнями… Положительно здесь слишком много солдат, точно это не город, а большая казарма.

Предъявив, как это требовалось, наши паспорта, я вернулся домой к 11 часам.

Господин де Лоране и Марта еще не выходили. Бедной девушке было, конечно, не до прогулок.

Да и что могла она видеть здесь интересного? Все в этом городе напоминало невольно о положении Жана! Где он? С ним ли госпожа Келлер? И если нет, то может ли она хоть следовать за полком? Как удалось ее путешествие? Что сделает она в случае, если сбудутся предвиденные ею несчастья? А господин Жан между тем идет как прусский солдат против любимой им страны, которую был бы так счастлив защищать своею кровью!

В гостиницу приходили закусывать немецкие офицеры, которых нам лучше было избегать, а потому господин де Лоране просил нас всех завтракать у него в комнате.

Завтрак этот, конечно, прошел довольно грустно. Встав из-за стола, я отправился взглянуть на лошадей, причем хозяин гостиницы сопровождал меня в конюшню.

Сейчас видно было, что этот молодец хочет заставить меня рассказать более чем было нужно о господине де Лоране, о нашем путешествии и вообще о вещах, совершенно его не касавшихся. Я имел, по-видимому, дело с болтуном, но притом таким, который не скажет ни одного слова без цели, так что я был настороже, и он остался с носом.

В три часа мы с сестрой вышли за покупками. Ирма, говорившая по-немецки, ориентировалась прекрасно, но тем не менее сейчас видно было, что мы французы, вследствие чего прием нам оказывали не особенно радушный.

Ходили мы по городу часа два, так что я успел познакомиться с главными кварталами Готы.

Я жаждал услышать что-нибудь о Франции, о ее внутренних и внешних делах, ввиду чего предложил Ирме прислушиваться к разговорам на улице и в лавках. Мы даже довольно неосторожно подходили к оживленно разговаривавшим кучкам людей, что, конечно, было не совсем благоразумно.

Откровенно говоря, все, что мы слышали, не могло быть приятно для французов, но, во всяком случае, лучше иметь хоть дурные вести, чем никаких.

По стенам расклеено было множество афиш. Большая часть их сообщала о передвижениях войск или о доставке провианта в армию. Сестра иногда останавливалась, читая первые строчки.

Одна из таких афиш в особенности привлекла мое внимание. Она была напечатана большими черными буквами на желтой бумаге. Я еще до сих пор вижу ее, прикрепленную к навесу около башмачной лавки.

– Посмотри, Ирма, – сказал я, – тут, кажется, какие-то цифры?

Сестра подошла к афише, начала читать, и вдруг вскрикнула. Хорошо, что мы были одни, и крика ее никто не слыхал.

Вот, что гласила афиша:

«1000 флоринов награды тому, кто разыщет солдата Жана Келлера из Бельцингена, приговоренного к смертной казни за оскорбление действием офицера Лейбского полка, временно стоящего в Магдебурге».

Как мы с сестрой вернулись в гостиницу, что говорили, я и припомнить не могу! Весьма возможно, что мы даже не произнесли ни единого слова? Ведь наше волнение легко могли заметить, обеспокоиться и препроводить нас к местным властям, которые стали бы расспрашивать нас и могли даже арестовать, узнав о нашем отношении к семье Келлер!..

Но, благодарение Богу, мы добрались до своих комнат, никого не встретив. Нам хотелось переговорить обо всем наедине, чтобы условиться, как поступить относительно господина де Лоране и Марты.

Мы молча стояли друг перед другом, боясь заговорить.

– Несчастный! Несчастный! Что он сделал? – наконец воскликнула сестра.

– Что сделал? – отвечал я. – Он сделал то, что сделал бы и я на его месте! Господин Жан, наверно, терпел издевательства и оскорбления от этого Франца, и когда уже не стало сил терпеть – ударил его. Рано или поздно это должно было случиться!.. Да, я поступил бы точно так же!

– Мой бедный Жан, мой бедный Жан! – шептала сестра со слезами на глазах.

– Ну, Ирма, не плачь, – сказал я. – Нужно бодриться.

– Приговорен к смерти!

– Да, но он бежал! Теперь он ускользнет от них, и, где бы он ни был, всюду ему будет лучше, чем было в полку этих негодяев фон Гравертов!

– А тысяча флоринов, обещанных за его выдачу, Наталис!

– Их еще никто не получил, Ирма, и, вероятно, никогда не получит.

– Но как же он может скрыться, мой бедный Жан! Ведь афиши расклеены по всем городам, по всем деревням! А разве мало негодяев польстятся на тысячу флоринов? Да и хорошие-то люди побоятся приютить его хотя бы на час.

– Не отчаивайся, Ирма, – увещевал я ее. – Еще не все потеряно! Пока ружья не нацелены…

– Наталис! Наталис!

– Да и когда нацелены, может случиться осечка! Это бывало! Не огорчайся так! Господин Жан бежал и скрывается вдали от больших дорог. Он жив и не из таких, которые попадаются!.. Уйдет!

Я так говорил не только с целью успокоить сестру, но и потому, что сам верил своим словам. Очевидно, самое трудное для Жана было бежать из полка; это ему удалось, и поймать его, должно быть, было нелегко, если за это обещали 1000 флоринов!

Сестра моя ничего и слушать не хотела, – но я не отчаивался.

– А госпожа Келлер! – повторяла Ирма.

Да, что-то с нею?! Встретилась ли она с сыном? Знает ли о случившемся? С ним ли она?

– Бедная женщина! Несчастная мать!.. – восклицала Ирма. – Если она застала полк в Магдебурге, то ей все известно. Она знает, что сын ее осужден на смерть! Боже мой! Боже мой! Какие страдания ты ей посылаешь!

– Ирма, – возражал я, – успокойся, прошу тебя. Тебя могут услышать! Ты ведь знаешь, что госпожа Келлер женщина энергичная. Может быть, сыну удалось разыскать ее!..

Это может показаться невероятным, но, повторяю, я говорил искренно. Поддаваться отчаянию не в моем характере.

– А Марта? – спросила сестра.

– По-моему, она не должна ничего знать, – отвечал я. – Так будет лучше, Ирма, а то она рискует потерять бодрость духа, необходимую для такого продолжительного путешествия. Ведь узнав, что господин Жан приговорен к смерти, что голова его оценена, что он бежал… она умрет! Она откажется ехать с нами дальше!