Янка Мавр - Полесские робинзоны

Метров за триста от берега хлопцы почувствовали под ногами землю. Теперь они могли стоять по грудь в воде, и оба страшно обрадовались этому. Но снова беда: дно оказалось таким вязким, что идти не было никакой возможности.

– Знаешь, что? – сказал Виктор. – Давай используем закон Архимеда.

– Как это? – удивился Мирон.

– Если мы опустимся в воду по самую шею, то станем легче на столько, сколько весит вытесненная нами вода.

– Правильно!

– Значит, мы не будем вязнуть в болоте, а пойдем как вприсядку, по шоссе, понял? Давай попробуем!

Опустились в воду – действительно, ноги не вязнут. Но едва двинулись вперед, как снова стали вязнуть даже больше, чем раньше.

– Вот тебе и Архимед! – обиделся Виктор.

– Не Архимед виноват, а мы сами, – рассудительно заметил Мирон. – Мы не учли, что, двигаясь, должны преодолевать сопротивление воды, а для этого нужно крепко упираться ногами в землю.

Таким образом, друзьям пришлось плыть даже на неглубоком месте. Хорошо хоть, теперь можно было чаще отдыхать, стоя на кочках, да вволю греться на солнце.

Наконец они добрались до такого места, где и руки начали доставать до земли. Но и здесь ноги вязли в топком дне.

– Что же теперь делать? – раздумывал Виктор, останавливаясь возле куста. – Ни плыть, ни идти…

– Значит надо ползти на руках, – сказал Мирон и, распластавшись на воде, легко поплыл, перебирая руками по земле. За ним пустился и Виктор.

– Ну, как? Теперь Архимед помогает? – спросил Мирон.

Чтобы исправить свою недавнюю ошибку и показать, что он не хуже приятеля разбирается в физике, Виктор поспешил разъяснить:

– Теперь у нас сопротивление воды совсем незначительное и нам не надо крепко упираться руками в дно.

Все шло хорошо, пока тело держалось на воде. Но когда до берега осталось метров пятьдесят, оба «сели на мель»: двигаться дальше не стало никакой возможности. Нельзя было ни опереться руками, ни подняться на ноги – от каждого движения друзья все больше вязли в болоте. Хоть ты назад поворачивай!

Хлопцы цеплялись за каждую коряжину, за прошлогодний камыш и осоку – лишь бы найти опору. Постепенно у обоих набралось по целой вязанке сучьев, и тут Виктор внес предложение:

– Если мы не можем двигаться просто так, давай попробуем ползти, опираясь на эти вязанки. Вот, смотри!

Крепко держа двумя руками вязанку, он забросил ее вперед, а потом подтянулся к ней всем телом. Первый шаг был сделан. А за ним пошли дальнейшие шаги, – трудные, медленные, но приближающие к желанному берегу.

Выбрались на берег едва живые, облепленные тиной, дрожащие от холода. Берег оказался очень уютным. Довольно высокий, сухой, он выходил на юг и все время нагревался солнечными лучами. Под пологом вековых сосен не ощущалось ни малейшего ветерка. От нагретой земли веяло теплом, как в погожий летний день. Особенно манили к себе пятна чистого белого песка. На него и свалились наши путешественники.

– А тут было бы совсем неплохо, если б… – сказал Виктор усталым голосом.

– Если б не это «если б», было бы действительно хорошо, – согласился Мирон. – Но если мы высохнем в такой грязной одежде, будет еще хуже: станем настоящими мумиями.

– Для тебя это особенно опасно: можешь переломиться, – засмеялся Виктор.

– Да и тебе будет не лучше, – ответил Мирон. – Надо смыть грязь.

Но как не хотелось вставать, раздеваться! Тишина, усталость, тепло клонили ко сну. Через несколько минут Мирон снова сказал:

– Надо вымыть и высушить одежду, пока солнце греет.

– Надо, – согласился Виктор.

И оба остались лежать неподвижно.

– Ничего не поделаешь, придется вставать, – сонным голосом опять произнес Виктор.

– Придется, – подтвердил Мирон. И снова оба остались лежать.

Прошло еще несколько минут. Мирон решительно сказал:

– Так ничего не получится. Давай по команде: р-раз!

– Два! – подхватил Виктор.

А «три» не сказал ни тот, ни другой – так хотелось еще минутку полежать. Прошло немало таких минуток, пока, наконец, почти вместе оба крикнули «три», вскочили на ноги и начали раздеваться.

Всей одежды было: две пары белья, двое брюк, две верхние рубашки, пара сапог (Мирона), пара ботинок (Виктора), кожаная куртка (Виктора), суконная свитка (Мирона), пара рваных носков (Виктора), пара портянок (Мирона) и две шапки.

Перетрясли карманы и подсчитали все свое имущество.

Виктор прежде всего схватился за табак. Сверху махорка превратилась в кашу, а от бумаги почти ничего не осталось.

– Эх, жаль добра! – вздохнул он и осторожно начал вытаскивать свое богатство. – Где теперь возьмешь?

– И хорошо! – сказал Мирон. – Может, курить отвыкнешь.

– Ну нет, брат! Я лучше есть отвыкну.

– Для меня это было бы очень кстати, – спокойно произнес Мирон и вытащил мокрую корку хлеба.

– Хлеб? – подскочил Виктор.

– Тихо, тихо! Ты же только что говорил, что можешь не есть, лишь бы махорка была. Выбирай: или хлеб, или курево.

– Ну и лихо с тобой, не надо! – обиделся Виктор. Мирон положил сушиться свой хлеб и даже собрал все крошки.

Когда вытрясли карманы, у обоих носы опустились еще ниже. Все имущество состояло из махорки, корки хлеба, мокрой бумаги, карандаша с железным наконечником, одного носового платка, восьми рублей семидесяти четырех копеек деньгами и четырех спичек в расплющенном мокром коробке.

– Даже спичек у тебя нет, – упрекнул Мирон. – Единственный случай выпал в истории человечества, когда курильщик мог оказаться полезным для общества, – и то неудача.

– Спичек у меня хватало, да только они вместе с другими вещами хранились в походном мешке, который ты пустил по воде, – огрызнулся Виктор. – А где твой нож?

– Так ведь и он остался в мешке, – понуро ответил Мирон.

Но спорить не было времени. Друзья нашли небольшой чистый заливчик, выполоскали одежду и в четыре руки выжали так, что в ней, казалось, не только воды, но и живого места не должно было бы остаться. Развесили на солнце, а сами уселись на песок под корнями большой сосны. Жаловаться на холод еще нельзя было, однако солнце неуклонно спускалось к горизонту, а одежда сохла медленно. Бережно разложили для просушки и все остальное имущество, особенно спички.

– Тебе не приходилось пользоваться высушенными спичками? – спросил Мирон. – Горят они?

– Не приходилось.

– Вот видишь: такая простая вещь, а ты не знаешь.

– А ты?

– Так ведь я не курю.

– Это не только для курения необходимо. Эх, ты! – покачал головою Виктор. – Рассуждать только любишь…

Виктор все время искоса посматривал на хлеб. Не терпелось и Мирону. Взял он влажный кусок, разломил пополам, протянул Виктору. Съели – и еще острее почувствовали голод.

– Знал бы, что так получится, совсем не стал бы есть, – ворчал Виктор.