Сесил Форестер - Лорд Хорнблауэр

— Пленники, сэр, — подсказал Фримен.

О Боже, он забыл про пленников. Их нужно допросить и осмыслить то, что они могут рассказать. Наряду с чувством радости бытия Хорнблауэра обуял приступ лени — довольно странное сочетание.

— Они могут многое сообщить, сэр, — безжалостно продолжал Фримен. — Лоцман немного говорит по-английски, и мы вчера допросили его в кают-кампании. Он говорит, что Бони опять побили. У города, который называется Лейпциг, или что-то в этом роде. Говорит, что русские через неделю будут за Рейном. Бони уже вернулся в Париж. Может быть, это конец войны.

Хорнблауэр и Фримен обменялись взглядами — прошел уже целый год с тех, как весь мир стал ждать конца войны, сколько надежд взросло и рухнуло за этот год. Но русские на Рейне! Хотя проникновение английской армии на территорию Франции на юге и не привело к потрясению Империи, за этим новым вторжением вполне может последовать такой результат. Существовали также предсказания — некоторые из них принадлежали Хорнблауэру, гласившие, что поражение Бонапарта на поле боя положит конец как его репутации непобедимого полководца, так и его правлению. Эти предсказания насчет вторжения в империю тоже могут оказаться неточными.

— Парус! — закричал впередсмотрящий, — Это «Флейм», сэр.

Он был там же, где и раньше. Разрыв в пелене тумана сделал его видимым на мгновение, а затем он снова скрылся, пока новый порыв ветра не развеял туман и не позволил увидеть корабль снова. Хорнблауэр принял решение, которое так долго не осмеливался принять.

— Приготовьте корабль к бою, мистер Фримен. Мы отправляемся на захват.

Без сомнения, это единственное, что нужно было делать. В течение предыдущей ночи, не более, чем час спустя после увода «индийца», во все близлежащие французские порты была послана весть, что британский бриг с белым крестом на марселе ведет двойную игру, только маскируясь под мятежное судно. Новости должны были достичь этой стороны эстуария в полночь — курьер мог воспользоваться паромной переправой у Кильбефа или где-нибудь еще. Все будут настороже в ожидании следующего удара, а этот берег реки являлся наиболее предпочтительным местом. Любое промедление давало мятежникам возможность восстановить связь с берегом и урегулировать ситуацию: если береговые власти узнают, что в заливе Сены находятся два однотипных брига, у бунтовщиков появится шанс решить проблему. Нельзя терять ни минуты. Все это было логичным и само собой разумеющимся, и все же Хорнблауэр, стоя на квартердеке, поймал себя на том, что в горле у него стоит комок. Это могло означать лишь отчаянный бой один на один — и он окажется в самой его гуще не далее, как через час. Над палубой, по которой он сейчас расхаживает, будет свистеть картечь из карронад «Флейма», не далее, чем через час он может быть уже мертв или будет корчиться под ножом хирурга. Прошедшей ночью он смотрел в глаза провала, этим утром ему предстоит заглянуть в глаза смерти. То ощущение радостной теплоты, которое породило в нем купание, исчезло без следа, так что он отметил про себя, что едва не дрожит от утреннего холода.

Он сжался в припадке презрения к себе, и принудил себя шагать по маленькому квартердеку размашисто и бодро. Воспоминания лишают его мужества, говорил он себе. Воспоминания о Ричарде, семянящем рядом с ним в лучах заката, крепко уцепившись за его палец, воспоминания о Барбаре, даже воспоминания о Смоллбридже или Бонд-Стрит — он не хотел отрываться от всего этого, «покинуть милые пределы радостного дня». [14] Строка из «Элегии, написанной на сельском кладбище» английского поэта и ученого Томаса Грея (1716–1771). Он хотел жить, а скоро может умереть.

«Флейм» добавил парусов, поставив грота-трисель и кливера, идя круто к ветру, он может достигнуть Онфлера даже не попав в пределы досягаемости пушек «Порта Коэльи». Когда Хорнблауэр, против воли, заинтересовался решением тактических аспектов лежащей перед ним проблемы, его страхи оказались оттесненными на задворки его беспокойного ума.

— Позаботьтесь, чтобы матросы позавтракали, если вы не против, мистер Фримен, — сказал он. — И будет лучше, если орудия пока не будут выдвинуты.

— Есть, сэр.

Их может ожидать тяжелая, долгая битва, и люди сначала должны позавтракать. А выкатывание пушек сделает очевидным для команды «Флейма», что «Порта Коэльи» готовится к бою, и предупредит их, что, возможно, бегство их под защиту французов не будет простым делом. Чем сильнее будет эффект неожиданности, тем больше шансов на легкую победу. Через подзорную трубу Хорнблауэр бросал на «Флейм» яростные взгляды. Он испытывал тупую, холодную ярость по отношению к мятежникам, которые послужили причиной всех этих бед, чей безумный поступок подвергал его жизнь опасности. Симпатия, которую он испытывал к ним, сидя в безопасности к Адмиралтействе, теперь сменилась жестокой ненавистью. «Мерзавцы заслуживают виселицы», — мысль эта подняла его настроение, так что он смог улыбнуться, встретившись глазами с Фрименом, который докладывал о готовности брига к бою.

— Очень хорошо, мистер Фримен.

От возбуждения его глаза засверкали, он снова посмотрел на «Флейм». В этот момент с грот-мачты донесся крик:

— Эй, на палубе! Там от берега отваливает целая туча маленьких суденышек, сэр. Похоже, они направляются к «Флейму», сэр.

Мятежный бриг намеревался устроить то же самое представление, что и накануне, держась вне досягаемости пушек «Порта Коэльи» и направляясь к французскому берегу, готовый скорее укрыться под его защитой, чем принять бой. Бунтовщики должно быть, полагали, что флотилия малых судов — делегация встречающих, направляющаяся сопровождать их. Кроме этого, туман способен был снова скрыть их из виду в любой момент. Грот «Флейма» заполоскал, лишившись ветра: все действия брига выдавали нарастающую нерешительность. Вероятно, на его квартердеке шел оживленный спор: часть экипажа настаивала на том, чтобы не подпускать «Порта Коэльи» на расстояние выстрела, другая не решалась пойти на столь необратимый шаг, как сдача французам. Не исключено, что была и третья партия — настаивающая на том, чтобы повернуть и дать бой, а быть может, даже и четвертая, состоявшая из самых умеренных и наименее виновных, который предпочли бы сдаться и положиться на милость военного трибунала. Мнения в совете, однозначно, разделились. Парус снова наполнился, и бриг направился прямым курсом к Онфлеру и приближающимся канонерским лодкам. Его и «Порта Коэльи» разделяли добрых две мили.

— Канонерки приближаются к нему, сэр, — сказал Фримен, не отрываясь от подзорной трубы, — и этот шасс-маре — люггер, битком набитый людьми. Господи! Выстрел!