Иржи Ганзелка - Африка грёз и действительности (Том 3)

Маленькое здание почтовой конторы в Свеллендаме. Беглый взгляд на карту. До Кейптауна остается ровно 200 километров. Мы набросали монет в автомат и нетерпеливо ждем.

— … завтра можете зайти, — раздается из телефона далекий голос и вслед за этим уже по-английски: — Czechoslovak consulate — консульство Чехословакии.

Называем свои фамилии.

— Черт возьми! Где… как… откуда вы говорите? Мы вас ждем уже целую неделю. Где вы находитесь?

— В Свеллендаме.

— Это замечательно! Я боялся, что вы уже в Кейптауне. Мы должны вас встретить и пригласить журнал… подождите, я соединю вас.

Раздается спокойный приветливый голос генерального консула. Приветствия, удивление, вопросы, радость.

— А мы уже хотели начинать розыски, когда вы так долго не подавали о себе вестей из Конго! Думали, что вас львы растерзали. Знаете что, остановитесь сегодня вечером в Белвилле, это в 20 километрах от центра Кейптауна. Мы приедем туда встречать вас к 5 часам. Здесь ждут вас целые вороха почты…

В третьем часу мы остановились в седловине перевала Хау-Хук. Последняя остановка на последнем этапе. Розовые и белые, как лилии, колокольчики протеевых покачивались на ветру. На склонах гор зеленели могучие сосны. Мы вытащили из-под сидений пакетик со свежими фруктами и извлекли последние остатки наших «аварийных запасов»: две баночки сардин, купленные еще в Каире. Они путешествовали с нами в течение долгих месяцев на протяжении более 25 тысяч километров. В этом было нечто символическое. Эти две маленькие баночки оставались на дне машины. Они уцелели от песков Нубийской пустыни и при речных переправах в Эфиопии, а также не попались нам под руку при периодических поисках во время стоянок. Теперь перед ленточкой финиша эти банки опустели и дугой отлетели куда-то в цветущие колокольчики протеевых. Нам было даже немножко грустно расставаться с ними.

На большом полотнище карты, по целым неделям лежавшей у нас перед глазами, последние километры пути сжались до каких-то двух сантиметров. Мы развернули на коленях другую подробную карту — района мыса Доброй Надежды. Снова зашуршал асфальт под колесами, а стрелка высотомера поднялась до 500 и все продолжала ползти вверх. Эхо от гудения мотора прогремело в скалах последнего перевала, и в бока «татры» ударил порыв сильного ветра. Перед нами открылся великолепный вид на залив Фолс-Бей. Далеко к югу убегали в море едва различимые очертания мыса Доброй Надежды, и белая пена Индийского океана гигантской дугой омывала сочную зелень побережья залива. Ровная ленточка шоссе выбегала от подножья приморских утесов и исчезала в тумане далеко на горизонте.

Порывистый вихрь сотрясал остановившуюся машину. Разорванные облака пролетали низко над головой, разбиваясь о вершины скал, и уносились дальше на север. Бурный день, бурный, как и вся поездка по Африке! Была в нем и неукротимая сила стихий и грусть расставания. Слезы дождя текли по щекам «татрочки», когда она вскоре выехала на широкие улицы Белвилла, отдаленного предместья Кейптауна.

На влажном асфальте царило оживление; большие автобусы с транспарантами «Кейптаун» неслись в обоих направлениях, сопровождаемые непрерывным потоком машин.

И вот уже блестящие краники ванны, поспешное переодевание, минуты нетерпеливого ожидания.

Стук в дверь. — Внизу вас ожидают…

Взаимное представление.

— Так вот вы какие! А мы думали, что приедут два старых бородача в тропических шлемах! Ну, как вам путешествовалось?..

Непрерывный поток поспешных расспросов, полные радости встречи после счастливого завершения долгого пути по Африке. Столько всего хотелось рассказать сразу! Наконец волнение несколько улеглось, и беседа стала спокойнее.

— А программа на завтра?

— В 11 часов встреча перед ратушей. План города у вас есть. И, чтобы не забыть, вы, наверное, стосковались по почте. Вот, держите!..

Дрожащие пальцы нетерпеливо разрывают конверты. В первую очередь те, на которых чехословацкие марки…

На улицы уже давно опустилась ночь, и маленькая гостиница погрузилась во тьму. Лишь одно окно еще долго светилось в темноте. А за ним была тишина. Теплая, согревающая, чуть торжественная тишина, которую мы прервали лишь далеко за полночь.

— Итак, завтра утром приезжаем в Кейптаун…

— Ошибка! Сегодня утром… Было пятое июня.

Кейптаун — счастливый город. Несмотря на то или, может быть, благодаря тому, что он находится на самом конце Африки, город этот стал оживленным перекрестком морских путей. Заморские гиганты с рядами сверкающих палуб горделиво заходят в Столовую бухту с затихшими турбинами, доверяясь жалким шлюпкам лоцманов и грязным пыхтящим буксирам. Невыразимое обаяние чужих миров вплывает сюда вместе с трепещущими флагами и названиями портов приписки, а также именами судов, которые при «крещении» когда-то омывались шампанским.

Горделивые стальные гиганты с танцевальными паркетными площадками и с молодецкими песнями матросов! Пловучие острова надежды, воплощение летучего голландца. Суда «люкс», не знающие соперников, делающие по 20 узлов в час, с турбинами мощностью в несколько тысяч лошадиных сил. Суда, на которые как бы пал отблеск нью-йоркских небоскребов и саутгемптонских матросских притонов. Быстроходные почтовые суда, нагруженные тоннами людских горестей и радостей, чеков и извещений о смерти, счастливым волненьем влюбленных, которые разделены океанами. Пузатые чудовища из Мексиканского залива с грузом зловонной нефти в переполненных чревах. Прокопченные ветераны, нагруженные тысячами тонн угля. Грузовые суда с горами древесины из Канады и с Балтики, с золотой австралийской пшеницей и сингапурским каучуком. И среди них суда, которые два раза в год успевают обернуться между Иокогамой и Рио-де-Жанейро и четырежды пересекают невидимый экватор, устраивая шуточный маскарад в честь Нептуна. Суда, суда, суда…

Маленькие, побольше и совсем большие.

Мы смотрели на сверкающую гладь моря и на лес мачт у портового мола, и нам стало грустно. Грустно при взгляде на «татрочку», находившуюся в праздном ожидании на расстоянии нескольких метров от той стихии, с которой ей никак не справиться. Теперь нам так бы хотелось, чтобы она и впрямь стала тем земноводным чудовищем, за которое ее принимали неискушенные суданцы. Машина стояла на мостовых весах в ожидании, пока служащий получит с нас четыре шиллинга за выполнение формальностей и даст взамен маленький кусочек картона с цифрой: 4860 фунтов.

2206 килограммов — всего со всем грузом, включая вес седоков, с которыми она приехала на край Африки, при восьми центнерах эксплуатационной нагрузки. В уме мы прибавили к этому два гектолитра бензина, бидоны с маслом и запасы воды и пищи, которые она тащила на себе через горы и пустыни в глухих уголках «Черного континента».