Иржи Ганзелка - Через Кордильеры

Лишь сказания пастухов-индейцев передают из поколения в поколение память о древней империи, которая была родиной миролюбивых и счастливых людей.

Слушайте…

Это поют горы…

Одинокий индейский мальчик, притулившийся на берегу озера, гладит окоченевшими пальцами свою пичинчу — деревянную пастушью свирель — нерв и струну своей тоскующей души. Он вдохнул в нее всю свою грусть, чудесную мечту, всю печаль угасающего дня.

С запада небосклон обдало алым заревом. От огненных брызг его загорелись небо и земля. На вершинах гор заискрились рубинами ледники, и по глади озера покатились волны расплавленной меди. Медленно, неслышно движется по ней рыбачья тотора.

Улегся вечерний ветерок. Анды засыпают.

Лишь пастушья свирель поет, разрывая сердце, поет о печали гор…

Среди гаснущих бликов зари на глади озера заплясали первые звезды. Силуэт пастушка слился с тенью ночи.

Озеро Титикака.

Священное озеро инков, овеянное очарованием индейских преданий и легенд. Древнейшие из них рассказывают о лунном острове Коати и острове бога Титикака — о двух островах, где археологи обнаружили остатки храмов. По преданию, здесь родился сын Солнца, Инка Манко Капак, и его сестра Мама Окльо, дочь Луны, — двое первых правителей империи инков.

Бог Солнца дал им на крестинах золотой посох и послал их на север, в страну пастухов. В каждой долине Инка вонзал золотой посох в землю и всюду натыкался на камень. Долго шел он на север, пока не забрел в долину Куско. И здесь он испробовал почву, и золотой посох ушел глубоко в землю. Инка Манко Капак созвал племена пастухов из северных краев, Мама Окльо отправилась за остальными на юг. Потом они сообща заложили престольный город новой империи и в сердце его воздвигли храм Солнцу.

Новый престольный город инков стал центром могущественной империи. Во главе ее вплоть до прихода европейцев стояли потомственные владыки. Только испанские завоеватели разбили божественный нимб Инков, а вместе с ним развалили и весь их общественный строй, все государство, зрелость которого, проявившаяся в умении гармонически упорядочить отношения между жителями, не имела себе равных в мировой истории.

Почти во всех южноамериканских странах дороги в полосе, прилегающей к границе, выглядят так, будто за пограничными столбами начинается конец света. На тот свет, понятно, никому не хочется, — зачем же тогда строить приличные дороги, ведущие к этим самым столбам?

Рытвина за рытвиной, глубокие выбоины, обвалившиеся обочины дороги.

Ехать приходится шагом. И все равно дрожим, опасаясь за днище машины.

«Неплохое «добро пожаловать» для шоферов, приезжающих в Боливию из Перу, — подумали мы три часа спустя, проделав первый десяток километров по территории Перу. — Но зачем нужно хорошее пограничное шоссе, если олово вывозится по железной дороге?»

В девять часов мы оказались в Гуаки, боливийском пограничном селении. Несколько построек, разбросанных у дороги; нигде даже и намека нет на мачту с флагом, обычно означающую пограничный пост.

— Скажите, пожалуйста, где тут таможня? — спрашиваем мы у босой индианки возле первой же хижины.

— Вон там, где играют солдаты, — ответила она, показав рукой вперед.

Группа солдат без поясов и без фуражек сшибает кегли на утоптанной земле возле деревянного домика, остальные следят за игрой с таким интересом, что даже не замечают, когда мы останавливаемся прямо у них за спиной.

— Сыграть с вами? Не хотите?

Смех, добросердечные рукопожатия. Посреди комнаты стол из грубо оструганных досок и две скамейки, в углу пирамида с несколькими чехословацкими винтовками старого образца. Пока в наших паспортах подсыхают последние боливийские печати, пограничники растерянно листают международный автомобильный карнет. Мы сами заполняем нижнюю часть купона с французским текстом, чтобы не смутить этих ребят еще больше и поскорее освободиться.

— Таких бумаг у нас тут никогда еще не было, — смеются они. — У гринго с севера другие бумаги, мы их уже знаем.

В девять двадцать выездные формальности закончены, цепь между пограничными столбами падает на землю.

— Вы уезжаете раньше, чем приехали, — произносит главный таможенник шутку, которой он, наверное, потчует всех своих клиентов.

Мы, как и все прочие, попадаемся на удочку.

— Как так раньше?

— На той стороне на час меньше, переведите-ка свои часы назад! Вам повезло: если бы вы приехали еще раньше, вам бы пришлось ждать, когда на той стороне начнут работать. Пока там утром раскачиваются, мы почти кончаем обедать…

Узкий мост через пограничную реку Гуаки; колеса выбивают на досках настила барабанную дробь. Мы вступаем на землю республики Перу, в страну наследников империи инков.

Первые же минуты пребывания на перуанской территории не оставляют сомнения в том, что мы находимся в стране, где первое слово принадлежит солдатам; в государстве, которое недавно вытеснило слабого северного соседа с одной трети его законных земель, из обширных нефтеносных районов на побережье Тихого океана и из богатого тропического бассейна Амазонки; в стране, которую вместо конституционного правительства возглавляет совет генералов — хунта милитар.

Многочисленный гарнизон пограничной заставы; отутюженная униформа, сверкающие знаки отличия, вымуштрованные солдаты, отрывистые доклады. Недаром говорили, что после Аргентины Перу самая воинственная страна Южной Америки.

После обычных анкет — краткий допрос у представителей военного и полицейского управлений, тайной полиции и таможни; основательный осмотр машины, целая серия печатей в паспортах и дружеское напутствие:

— Прибыв в любой пункт, вы должны в течение суток отметиться в полицейском участке. Это… гм… этого требует порядок регистрации.

Пусть будет так, ведь в других местах мы тоже отмечались — и без объяснений. Но только нигде еще на границе мы не чувствовали себя в течение двух часов мальчишками, которых мама хочет во что бы то ни стало уличить в том, что они таскают у нее сахар.