Фредерик Кук - Мое обретение полюса

Несмотря на шторм, мы преодолели перевал. В каньоне ветер был еще более негостеприимным, чем на открытой местности. Необходимо было что-то предпринять. Мы не могли больше дышать доводящим до сумасшествия воздухом, словно утяжеленным морозом и снегом. Снежные сугробы не сулили нам убежища, потому что сухой снег был очень сыпучим и быстро погребал человека. Однако это было нашей единственной надеждой.

— Прокопай дыру, — сказал Кулутингва.

Попробуйте это сделать без лопаты, когда снег валит быстрее, чем его успевает сгрести рука человека, работающего во всю мочь. Казалось, что мы попусту расходуем жизненно необходимые физические силы. Однако я доверял опыту моих спутников и приказал всем работать. Они собрались у сугроба, что-то крича, а мне пришлось схорониться в каменном кармане утеса, чтобы не превратиться в сосульку, время от времени кто-нибудь из эскимосов подходил ко мне, чтобы убедиться, что я еще жив.

Сооружение иглу продвигалось. Двое строителей уже находились внутри. Через час мне сообщили, что там уже четверо, еще через час внутрь заползли семеро, а другие продолжали громоздить блоки, нарезанные ножами внутри сугроба. Для того чтобы ветер не задувал внутрь, соорудили нечто вроде вестибюля. Находящиеся внутри иглу люди даже вспотели.

Вскоре мне сообщили, что иглу готово. Не теряя времени, я бросился в укрытие — квадратную смежную камеру, в которой мы все разместились как сельди в бочке. Мы сняли меховую одежду и сбили с нее лед камнями и палками. Вскоре лампы затянули радостную песню о дымящихся бифштексах. Собак отвели в каньон. Едва ли можно было провести эту ночь более комфортабельно, Мы спрятались под слоем снега толщиной в 50 футов. К нам не |проникал даже шум ветра. От слепящей метели мы надежно отгородились снежным блоком, который заменял дверь. Через два сквозных отверстия благодаря огромной разнице температур воздуха внутри жилища и снаружи иглу хорошо проветривалось.

Когда утром мы выбрались на поверхность, небо было ясным. С запада дул легкий ветер при температуре воздуха -78. Две собаки замерзли во время шторма, и мы похоронили их у кромки сугроба, наметенного до высоты 15 футов. Из-за крупных обрывов и огромных валунов каньон оказался непроходимым для нарт.

Теперь наш маршрут пролегал сбоку от него по холмам. День выдался суровым. Чудо, что мы не поломали ноги и нарты. Однако так или иначе всякий раз, когда нам приходилось очертя голову кидаться вниз по заснеженным откосам, мы неизменно приземлялись в рыхлый снег. Мы прошли с десяток миль, спустившись при этом на 500 футов, и разбили лагерь на поверхности ледникового озера.

Температура опустилась до -79, и хотя теперь в нашем распоряжении было девять светлых часов, включая сумерки, мы запоздали и начали строить иглу уже при лунном свете. Мы по-настоящему возликовали, когда под снежным куполом свеча высветила щели, которые осталось заделать.

Когда зажегся фонарь холодного рассвета, я заметил, что путь нам преградил крупный ледник и нам придется прорубаться через ледниковые барьеры целую милю, а это потребует полнейшей отдачи наших физических сил. Я воспользовался задержкой для разведки местности. Долина была изрыта древними и более поздними ледниками, и русла ручьев отмечали границы двух четко различимых геологических формаций.

К северу простирались силурийские и кембро-силурийские породы, к югу вздымались архейские [95]утесы.

С камерой, биноклем и другими инструментами в мешке я вскарабкался вверх по узкому ущелью. Земля здесь была лишена какой бы то ни было растительности, и только застарелые следы мускусных быков напоминали о живых существах. Весь снег был сметен отсюда вниз, в расселины долины. Взбираясь по заостренным морозами камням, я с трудом находил опору для ног.

Средняя высота гор оказалась равной 1900 футам. На несколько миль к северо-востоку пологими откосами простиралась обнаженная земля. Дальше синела кромка ледника. К северо-западу тянулись округлые холмы, за которыми материкового оледенения не наблюдалось. Утесы к югу были примерно той же высоты; они словно примерзли ледяным козырьком к гребню хребта. Избыток вечных снегов извергался в узкие ущелья долины пятью языками.

Первый, поставлявший летом потоки талых вод, стекавшие в Атлантику, занимал водораздел. Это была огромная река льда примерно в милю шириной, испещренная огромными глыбами и широкими провалами-трещинами, что указывало на неровность поверхности, по которой ледник толкал свои смерзшиеся массы льда.

Рожденный ледником поток, текущий на восток от водораздела, я назвал Шли-Ривер в честь контр-адмирала Шли.

Поток, текущий между живописными скалами на запад, ниспадает обрывами в огромный каньон и далее в бухту Бей-фьорд на берегу Тихого океана. Его я назвал Грили-Ривер в честь генерала А. В. Грили.

Второй и третий языки ледника примерно в полмили шириной нависали над долиной. Летом потоки их талых вод делают полноводной Грили-Ривер.

Четвертый, мощный язык шириной в три мили запирал долину и словно дамбой отгораживал озеро примерно в четыре мили длиной и в милю шириной. Озеро простиралось далеко за пределы самых крутых видимых мне обрывов. Все еще были видны вершины утесов в долине, которая ведет к бухте Флеглер-Бей, а к западу виднелись горы, окаймлявшие бухту Бей-фьорд, ледяные поля которой сковывали уже тихоокеанские воды, где вскоре будет решаться наша судьба. Спуск к морю — перепад высот составлял около 400 футов — был довольно проходимым по речному льду и снежным завалам. При благоприятном стечении обстоятельств это сулило дневной переход в 20 миль.

Вернувшись в лагерь, я узнал, что эскимосам не только удалось пробить путь, но и продвинуть нарты на ровный лед, лежащий за пределами препятствия. Однако двое нар были серьезно повреждены и нуждались в срочном ремонте.

День выдался великолепным. Впервые я ощутил тепло, излучаемое солнцем. Оно проникало сквозь густой мех одежды на плечах с нежностью человеческой руки. Простая мысль о неподдельных солнечных лучах вызвала прилив живительного тепла, хотя температура была очень низкой -78°. В нормальных условиях ощущение холода — достаточно точный «инструмент» для регулирования биологических функций организма, однако в качестве термометра оно весьма ненадежно. Если бы меня попросили угадать в тот день температуру воздуха, я бы сказал: -25°.

Ночной воздух был довольно сырым. Иглу так и не согрелось, поэтому мы щедро напитали огонь жизни горячим обедом, который подавался неторопливо, по мере приготовления, блюдо за блюдом. Мы напились сверх меры горячим кофе, подслащенным сахаром, с галетами, а позднее, словно сыр, съели нарезанное квадратиками масло вместе со строганиной из мяса мускусного быка. Вкусные заячьи филе и ножки, отваренные с гороховым супом, пошли на десерт.