Фредерик Кук - Мое обретение полюса

Остроконечные вершины окаймлены, словно инеем, переливающейся всеми цветами радугой. Поступь приглушается пуховым снежным покровом. Горы, которые кажутся приподнятыми в этом сиянии, расцвечены яркими тенями, они с величием скульптурных сооружений вырисовываются на фоне яркого неба.

В это время года медведь как бы любуется собственной тенью, песец посматривает из-под укрытия собственного хвоста на солнце — новый культ почитания, потому что искусство жить ночью вскоре станет чем-то ушедшим в прошлое. Благоговейно скрестив передние лапки, сидит заяц, он словно возносит благодарственную молитву солнцу. Овцебык в великолепном черно-голубом одеянии греется под лучами яркого солнца — он принимает первую, ниспосланную свыше солнечную ванну. Человек мечтает о счастье.

Тени всегда привлекают внимание коренных жителей Арктики. В том мире, куда мы вторглись, где так мало того, на чем можно остановить взгляд, чтобы отдохнуть душой от вечного сверкания снегов, тени стали вызывать у нас удвоенный интерес. Когда 3 марта мы впервые обратили внимание на собственные тени, я еще не думал о том, что такое простое явление, как тень, станет для меня доказательством покорения полюса. Однако я давно пришел к выводу, что если вообще можно доказать столь спорную проблему, то только благодаря такой простой «улике», как длина теней.

Конечно, я изучил все доступные записи и впечатления исследователей о явлениях природы, которые встречаются в этих местах. Во время переходов от бухты Бей-фьорд тени превратились для нас в нечто весьма значительное и примечательное.

Душа эскимоса существует вне его тела. Он верит, что его душа следует за ним в виде тени. Вот почему пасмурные, штормовые дни — мрачное время для эскимосов. В такие дни душа не выдает своего присутствия. Ночь производит тот же эффект, хотя в лунном свете предметы нередко отбрасывают четко очерченные тени. Эскимосы верят, что порой душа бродит вдали от тела. Когда она покидает тело, многие противоборствующие духи, которые, по их убеждениям, также живут в теле человека, претерпевают всякие несчастья. Каждый человек и животное имеет не только душу — хранительницу его судьбы. Рука, нога, нос, глаз, ухо, то есть каждая анатомическая часть тела, обладающая индивидуальностью, также имеет собственного духа. Однако обособленная блуждающая душа, обитающая в тени, главнее их всех.

У эскимосов не существует концепции об абсолютно неодушевленных вещах. Суша, море, воздух, лед, снег — все они имеют своего великого духа, и эти духи то и дело вступают в противоборство друг с другом. Даже горы, долины, скалы, айсберги, лес, железо, огонь имеют собственных духов. Все это вызывает у эскимосов острый интерес к теням, имеющим, по их понятиям, прямое отношение к миру мрака и смерти.

Разобраться в системе религиозных воззрений эскимосов довольно трудно, это отняло бы слишком много времени. Даже та часть их верований, которая связана с тенью, совершенно вне моего понимания. Как я заметил во время наших последующих переходов к Свартенвогу, зоркие глаза эскимосов распознавали по теням всевозможные происшествия в жизни, знамения, целые истории, которые могли бы составить тома. Тень бывает длинной или короткой, резко очерченной или размытой, темной или светлой, голубой или пурпурной, фиолетовой или черной. Каждая фаза имеет особое значение. Она предсказывает удачу либо неудачу в охоте, болезнь или смерть, которые случатся в будущем, состояние душ умерших близких. Души живущих иногда смешиваются. Тогда приходит любовь или возникают интриги. Все перипетии жизни могут быть прочитаны по теням. Самые патетические тени — это смутные, слабо очерченные темные пятна, которые в октябре следуют за человеком примерно за неделю до захода солнца. В это время года весь мир Арктики исполнен печалью, и слезы сами собой навертываются на глаза.

Тень не спешит появиться с возвращением солнца. Постоянные штормы так часто скрывают светило, что лишь мутный, рассеянный свет достигает осененных ночью снегов. Когда радость от свидания с первой, внезапно появившейся тенью охватила моих спутников, я не понял сначала, отчего нечто вроде опьянения охватило весь лагерь. Наполнив желудки филе только что добытых овцебыков, мы уснули. Неожиданно солнце прорвалось сквозь лабиринт пылающих облаков и словно наэлектризованными стрелами зажгло наш ледяной дворец. Температура воздуха оставалась очень низкой. Полуодетые люди выскочили наружу и стали танцевать от радости.

Их тени были длинными, резко очерченными, глубокого пурпурно-голубого оттенка. Тени и люди плясали вместе. Эскимосы вернулись к нормальному для них психическому состоянию — присущей им жизнерадостности. Затем последовали солнечные дни, пробудившие в нас радостное волнение, дни с кристально чистым воздухом и ослепительным сиянием; однако эти незабываемые дни с самой низкой температурой -83° отнимали у нас физические силы все без остатка.

При продвижении на север я заметил, что в течение долгого времени тени, на мой взгляд, не укорачивались и не становились ярче. Однако эскимосы черпали в них всевозможнейшие темы для разговоров. Они предсказывали штормы, местонахождение добычи, читали по теням сообщения о домашних затруднениях в Эдеме, покинутом Адамом, то есть в Анноатоке, оставшемся далеко позади на берегах Гренландии.

Встречи с медведями подсказали нам более удобные маршруты, и мы продвигались сравнительно легко. Все дальше и дальше, с каждой пройденной вперед милей высота снежного покрова увеличивалась — и вот уже пройдена первая миля с помощью снегоступов. Как-то раз в полдень, когда нас совершенно неожиданно атаковали пятеро волков, мы сделали привал и приготовились к обороне, однако стрелять не собирались до начала активных военных действий. Волки спустились с гор. Издали они казались белыми, но вблизи было видно, что шерсть у них светло-кремовая и только вдоль спины немного серая. От их голодного завывания кровь стыла в жилах, а по спине бежали мурашки. Собаки, казалось, проявили к зверям интерес, но не слишком рвались в бой.

Волки обошли передовые нарты на приличном расстоянии и собрались вокруг концевых, которые приотстали. Передовые каюры повернули упряжки и бросились на помощь. Когда нарты сблизились и упряжки остановились, волки уселись на снег и, выражая сожаление, запели сводящим с ума хором. Мы стояли неподвижно, взяв ружья на изготовку. Собаки вели себя беспокойно, но лишь крутили хвостами. Хор смолк. Так было объявлено об окончании еще не начатого сражения. Увидев, что противник добился численного превосходства, воющие твари развернулись и со скоростью штормового ветра бросились вверх по склонам, туда, откуда пришли. Нартовый поезд выстроился цепочкой, и мы снова стали перепахивать снега, следуя на запад.