Рувим Фраерман - Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца

После этих слов граф де-Бальмен угостил своих соотечественников прекрасным обедом и прошелся с ними по городу и даже довел их до границы долины Лонгвуд, где находился дом Наполеона.

Это было небольшое плато, окруженное пропастями, перемежавшимися со скалами. Из города сюда вела только одна узкая дорога, по которой можно было ездить лишь верхом.

Когда де-Бальмен со своими спутниками приблизился к этому месту, он сказал Головнину:

— Посмотрите внимательно на окружающие нас скалы.

— Я ничего не замечаю, — сказал Василий Михайлович» осмотревшись кругом.

— А теперь?

Де-Бальмен вынул из кармана миниатюрную подзорную трубу, вызолоченную и украшенную перламутром, и протянул ее Головнину.

Василий Михайлович долго рассматривал ближайшие скалы при помощи этой изящной вещицы, снабженной прекрасными стеклами. Наконец сказал:

— Да, теперь я вижу... Во многих местах что-то делают люди: одни из них сидят на одном месте, другие переходят от скалы к скале, как бы скрываясь за ними.

— Это часовые, стерегущие Наполеона, — пояснил де-Бальмен. — Теперь идемте дальше, пока можно. Здесь нам уже не нужно будет зрительной трубы.

Действительно, далее часовые стояли на виду, у самой дороги, укрываясь за скалами лишь от жары, но с таким расчетом, чтобы каждый из них мог видеть своих товарищей, находившихся как спереди, так я сзади него, и сам был виден им.

Кроме того, по дороге то и дело проезжали патрули на рослых, сытых лошадях с гладко выстриженными гривами и коротко подрезанными хвостами.

— Однако англичане не скупятся на охрану, — заметил Головнин.

— Это еще не все, — отвечал де-Бальмен. — Ночью на этой дороге, кроме беспрерывно разъезжающих патрулей, устанавливается несколько офицерских и унтер-офицерских постов и пятнадцать постов рядовых солдат. А на высотах вокруг Лонгвуда всегда находится такая же охрана. Но едва лишь смеркается, все караулы спускаются вниз со своих скал и окружают дом Наполеона. А на рассвете снова отступают наверх.

Василий Михайлович опустил подзорную трубу и вместе со своими спутниками двинулся дальше.

Но тут послышался окрик по-английски, и рослый солдат преградил им путь ружьем с приткнутым к нему ножом — Дальше нельзя, — сказал граф, — пойдемте назад. Кроме английских солдат, тут есть еще ядовитые змеи. Глядите себе под ноги.

— Однако англичане сумела выбрать хорошее местечко для Наполеона, — сказал Василий Михайлович с усмешкой.

— О, они это умеют, когда пожелают, — отвечал де-Бальмен, тоже с улыбкой.

— Особливо для тех, кого они истинно боятся, — закончил Василий Михайлович, уже без всякой усмешки.

К себе на «Камчатку» Головнин вернулся уже поздно вечером. Его с Феопемптом доставили туда на одном из дозорных английских судов, так как дожидавшаяся его шлюпка вынуждена была уйти к своему судну вместе с последними лучами солнца.

А на следующий день вечером «Камчатка» подняла паруса и, воспользовавшись попутным ветром, пошла на север. Василий Михайлович без всякого сожаления взглянул в последний раз на пустынные, мрачные скалы острова, уже погружавшиеся в ночную темноту.

После двухлетнего плавания всех тянуло домой, в Россию. А для Василия Михайловича к атому естественному желанию присоединялось и другое чувство: он мог уже позволить себе помечтать о минутах близкой встречи с Евдокией Степановной — ведь самое опасное и трудное осталось позади.

Через четыре дня «Камчатка» вошла в залив Креста, на северной стороне острова Вознесенья, и бросила якорь в расстоянии одной мили от берега.

У этого острова Василий Михайлович рассчитывал запастись морскими черепахами. Кроме того, он хотел поочередно свезти на берег команду, ибо люди с самой Манилы не ступали на твердую землю.

Остров Вознесенья, несмотря на свое вулканическое происхождение, оказался все же менее пустынным, чем остров св. Елены. На нем были горы, покрытые зеленым кустарником и травой, где в первый же день Скородумов усмотрел несколько диких коз.

Это были стройные, рыжеватой масти животные величиною с большую собаку. Две козочки лежали в траве, около них бродила пара крохотных, словно игрушечных, козлят. Покой этой счастливой семьи охранял козел, который, стоя тут же, беспрестанно поворачивал во все стороны свою точеную головку, украшенную острыми рожками, и прислушивался к малейшему звуку.

Заметив приближение человека, он сердито затряс головой, затем круто повернулся на задних ножках и исчез в кустах, куда за ним последовали и козочки с козлятами.

По берегу острова, в расщелинах прибрежных скал и между камнями ютились крупные сухопутные раки с круглой, похожей на подушечку спиной. В первый же день матросы наловили множество раков, сварили на всю команду и лакомились ими с удовольствием.

По словам англичан, которые сторожили и этот остров, черепах ранее здесь было великое множество. Теперь они тоже появляются в достаточном количестве, особенно с января по июнь, когда откладывают яйца на берегу. Но чтобы русским не терять времени на ловлю черепах, начальник английской брандвахты, помещающейся на бриге «Тис», капитан Реннай предложил Головнину взять у него десяток черепах, сидевших в специально вырытом для них пруде.

Черепахи были огромные, и перевернуть их на спину было не легче, по словам Тишки, чем опрокинуть воз с сеном.

Остров оказался примечательным не одними черепахами.

Молодые мичманы и гардемарины, гуляя по берегу, обратили внимание на большой камень, на котором стоял закрытый металлический ящик с надписью по-английски: «Почтовый дом».

Открыв крышку ящика. Литке обнаружил там письма, адресованные в Европу, Америку, Индию, и дощечки с названиями кораблей, которые подходили к острову, с указанием — когда и куда они пошли отсюда. Сделанные на некоторых дощечках надписи гласили: «Привет друзьям из Ливерпуля», «Будем ждать в Рио-де-Жанейро», «Изменили курс: идем вокруг мыса Горн». Одна надпись гласила: «Идущие в Северную Америку, передайте Люси Эдварде из Филадельфии (следовал адрес), что ее Джимми никогда больше к ней не вернется: его слопал вместе с сапогами здоровенный шарк по пути из Кейптауна в Рио-де-Жанейро».

— Вот это по-моему! — воскликнул со смехом Литке, никогда не упускавший случая посмеяться.

Другие же молчали, думая: «Что это, шутка или действительно трагедия моря?»

Во всяком случае, людям, которые в течение двух лет не могли подать о себе весточки родным и близким, было приятно видеть на пустынном острове этот ящик с вестями о таких же морских скитальцах, как и они.

Шкаев сказал мичману Врангелю, который переводил иностранные надписи для матросов: