Рувим Фраерман - Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца

Однако разгромить шведов одним нападением с моря было невозможно. Приходилось брать врага измором.

Наступили будни морской блокады.

Среди обычных дел и событий этих медлительных дней блокады одно событие, быть может незначительное для других, но необычайное для Васи, обрадовало его однажды в весеннее морское утро.

На корабль «Не тронь меня» прибыл мичман Дыбин.

Да, он был уже мичманом и носил эполеты.

Вася и Дыбин встретились у вахтенной скамьи и обнялись крепко, как друзья.

Дыбин был все такой же — с бледным лицом, с глубоким лихорадочным взглядом, в котором, казалось, всегда горел будто зажженный кем-то огонь. Несмотря на довольно долгую разлуку, привязанность, возникшая между ними, стала как будто даже сильнее.

Друзья беседовали подолгу в свободные часы.

Вспоминали Курганова, свою дуэль на Купеческой стенке. Вася часто расспрашивал Дыбина о своем друге Пете Рикорде. Он скучал без него.

— И он по тебе скучает крепко, — рассказывал Дыбин. — Чекин сказывал мне, будто начал даже стихи сочинять.

— А сапог более никому не чистит? — спросил Вася у Дыбина.

Оба громко рассмеялись.

К подвигу Васи и к его медали Дыбин отнесся без зависти и обнял его еще раз.

— Тебе, Головнин, всегда везло, — сказал он. — Я рад за тебя. Посмотрим, что ждет меня, какое боевое счастье...

И глаза его загорелись отвагой.

Дни шли по-прежнему медленно и однообразно.

Бизань-мачта на корабле «Не тронь меня» давно уже была поставлена. Борт, пробитый каленым ядром, починен.

Корабль в составе особой эскадры занял позицию между мысом Крюсерорт и банкой Сальвором.

Ежедневно, если позволяла погода, ходили на парусных шлюпках далеко в море, упражняясь в ловкости и искусстве управлять парусами.

Победителем на этих состязаниях чаще всего была шлюпка, на которой ходил Дыбин, нередко бравший с собой в море и Васю.

Плавать с ним порой бывало страшно.

Дыбин, казалось, все делал для того, чтобы поставить свою шлюпку в наиболее опасное положение. Со стороны можно было подумать, что он просто испытывает судьбу.

Так его и понимали старые матросы Макаров и Михаила Шкаев, обычно ходившие вместе с ними на шлюпке.

Они нередко предупреждали его:

— Поосторожнее бы, господин мичман.

Но для Васи это было не испытание судьбы, не безрассудная бравада, а желание выучиться побеждать море, закалить морской дух, столь необходимый для офицера военного флота.

То взлетая со шлюпкой на гребни огромных водяных валов, то срываясь между ними, Вася с восторгом смотрел на своего храброго друга, почти такого же мальчика, как и он, на его вдохновенное лицо, освещенное горящим взглядом.

В одну из таких долгих морских прогулок, когда шлюпка, в которой сидели Дыбин, Вася и оба матроса — Шкаев и Макаров, была на траверзе мыса Крюсерорт, впереди нее в волнах мелькнул парус.

— Откуда тут наши? — крикнул Вася Дыбину, стараясь пересилить шум волн.

Оба матроса молча и долго глядели вдаль своими зоркими, как у птиц, глазами.

— Не наша, — сказал Шкаев.

— Не наши, господин мичман,— повторил за ним Макаров. Дыбин, сидевший за рулем, вскочил на ноги. Лицо его оживилось.

— Не наши! — крикнул он тоже. — Не наши, Головнин! Шведы! Они хотят прорвать блокаду. На абордаж их возьмем. Вперед!

И Дыбин направил шлюпку наперерез парусу, который то прятался за встававшей впереди волной, то поднимался на гребень вала и сверкал на солнце.

То была погоня, от которой у Васи замирало сердце больше, чем в ту страшную минуту, когда он опускался в горящий трюм.

Вася громко кричал, сам того не замечая.

Матросы держали крючья. Дыбин молча, стиснув зубы, управлял шлюпкой. Вот когда его ловкость управлять парусами и его морская отвага, пугавшая нередко даже старых матросов, послужили ему. Ни одно самое малое движение ветра не пропадало даром. Каждая волна словно впрягалась в шлюпку и гнала ее вперед, наперерез врагу. Все ближе становился вражеский парус, как ни старался он ускользнуть.

Резким движением руля Дыбин направил свою шлюпку носом прямо в борт вражеского судна. Но швед успел отвернуть, и шлюпки столкнулись бортами.

— Сдавайся! — крикнул Дыбин.

Точно крылья приподняли его в воздух. Одним прыжком очутился он во вражеской шлюпке, и в то самое мгновение Васе показалось, будто на ветру сильно щелкнул парус.

Но то был пистолетный выстрел. Вася увидел голубой дымок, кружившийся над головой шведского офицера. Тот держал в руке пистолет. Вася бросился на офицера, навалившись на него всем телом. Матрос Шкаев, прыгнувший вслед за Васей, схватил офицера за руки. Другие шведы — два огромных матроса с голубыми глазами — сидели у мачты, бросив свои тесаки.

Шлюпку швыряло с волны на волну.

Борьба была кончена. Но отважный мичман лежал на дне вражеской шлюпки у самой корны, и кровь его, бежавшая по темно-зеленому мундиру, мешалась с брызгами морской волны.

Вася бросился к своему другу и поднял его голову. Лицо Дыбина было смертельно бледно, но он еще дышал.

Пленных шведов перевели в русскую шлюпку. Матросы и Вася перенесли туда же Дыбина и положили у кормовой скамейки.

Шлюпка легла на обратный курс Пленные шведы молчали.

— Вы кто? — спросил Вася у офицера по-шведски. Он знал немного этот язык.

— Лейтенант королевского шведского флота, — отвечал офицер.

— Куда вы шли?

— Никуда, так, катался. Я люблю свежую погоду.

— Неправда, — сказал Вася. — Известно, что вы терпите нужду в порохе и провианте.

— Я этого не слышал, — отвечал швед, угрюмо косясь на юного гардемарина и на бледное лицо русского мичмана, так отважно кинувшегося навстречу его пуле.

— Не хочет говорить, — сказал Вася матросам по-русски.

— Поначалу они всегда так, — заметил Макаров, — а после развяжут языки.

— Развяжут, — подтвердил Шкаев, — только вот мичмана нашего жалко. Рано такому молодому помирать.

И старые матросы вздохнули. Дыбин был все еще без сознания.

На корабле пленных приняли, к удивлению Васи, весьма равнодушно.

Не только пленных, но и перебежчиков-шведов было уже много на русских кораблях. Лазутчики доносили, что шведы терпят голод и грабят рыбаков: отбирают у них рыбу, выбирая ее прямо из сетей.

Капитан Тревенин, выслушав рапорт Головнина, похвалил отвагу и храбрость мичмана Дыбина и приказал врачу привести его в сознание.

Но врач лишь развел руками.

— Рана очень опасна, Александр Иванович, — сказал он тихо капитану. — Прямо в грудь. Пуля не вышла наружу.

— Ах, юноша! — вздохнул капитан и с грустью, по-стариковски покачал головой.

Вася со слезами на глазах провожал своего друга в лазарет.

То были уже последние дни блокады. От рыбаков и лазутчиков были получены сведения, что изголодавшиеся шведы решились прорвать русскую блокаду и уйти, чего бы это им ни стоило. Враг только ждал попутного ветра, и 2 июня, когда поднялся довольно сильный норд-ост, шведские корабли стали одни за другим выходить из гавани.