Рувим Фраерман - Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца

— Тихон Спиридонов!

— Здесь я, — отозвался Тишка, еще не зная, для чего его выкликают.

Он стоял в толпе зрителей, оттертый старыми матросами в самый последний ряд. Но ему очень хотелось быть поближе к Нептуну, поэтому, воспользовавшись случаем, он заработал локтями и торопливо забормотал:

— Пропусти, ребята, пропусти. Слышь, меня зовут! — и выскочил вперед.

— Через экватор не ходил? — грозно спросил его Нептун.

— Ходить не ходил, а пройти могу где хочешь, если капитан прикажет, — отвечал Тишка, сам довольный таким молодцовским ответом.

— Не ходил? Ага! Тогда садись на бочку!

— Это для чего же? — заупрямился было Тишка.

Но тут его живо подхватили под руки, завязали глаза и посадили на доску, положенную поперек бочки с водой. Откуда-то выскочил матрос Васильев и, вытащив из-за спины деревянную бритву величиною в аршин и банку с салом, смешанным с печной сажей, приблизился к Тишке.

— Позвольте вас побрить, — ломаясь и гримасничая, заговорил он.

— Чаи, в прошлый четверток брился, рано еще! — кричал Тишка при дружном смехе матросов, подозревая что-то неладное. — Пустите, чего охальничаете! Жалиться буду капитану.

Но Васильев, не слушая его, быстро прошелся помазком из тряпки по лицу Тишки, сразу обратив его в арапа, и начал брить своей аршинной бритвой.

Тут Нептун подал знак, из-под Тишки вырвали доску, и он бултыхнулся в бочку, вызвав тем дикий хохот всей команды.

Таким же образом выкупали и других молодых матросов, затем гонялись друг за другом с ведрами и окатывали морской водой с ног до головы.

Угомонились только к ночи и долго не могли уснуть, делясь впечатлениями веселого праздника.

А Тишка и вовсе не мог спать. То ли не давала покоя давешняя насмешка товарищей, которой он никак не мог забыть, то ли просто взяла его тоска под этими прекрасными, но чужими звездами. Он сунул свою дудочку за пазуху, выбрал себе местечко на рострах и долго сидел так, не играя, ожидая, что вот-вот начнет светать.

Но долга тропическая ночь.

«Теплынь, духота, а светает, видно, не скоро», — думал Тишка.

Незнакомые крупные звезды горели в черном небе над ним, отражаясь и качаясь на океанской зыби.

Тишка долго смотрел на них, и ему вспомнились свои, Гульёнковские звезды, хоть и не столь большие и ясные, а все ж таки нежней и милей здешних.

Он достал свою дудочку из-за пазухи, приложил ее к губам и извлек одну за другой долгие знакомые нотки, в которых слышалось все, что мило сердцу: то ворчливый голос зимней вьюги, залетевший на их тесный двор, то музыка жаркого летнего полдня на опушке березовой рощи, то звон жестяных колокольцев, подвязанных к шеям пасущихся коров.

До того печальны, милы и удивительны были в тишине океанской тропической ночи эти звуки простой русской дудочки, вырезанной из обыкновенной липы, что многие матросы проснулись и слушали их. Слушали и вахтенные, и матросы, сидевшие в смотровом гнезде на бушприте, и Хлебников, и Рикорд, и сам капитан Василий Михайлович, которому ближе и роднее всех были эти звуки. Он узнавал в них и голос, и песни, и сказки своей няньки Ниловны.

И так всем понравилась игра Тишки на дудочке, что матросы в часы, свободные от работы, иногда просили его сыграть. И Тишка играл.

Так шли дни на «Диане». А вокруг нее разливался без конца и края океан, сверкавший на солнце миллионами танцующих блесток, споривший своей яркой голубизной с небом, а блеском своим — с самим солнцем.

Иногда слева или справа от судна показывались киты. Над шлюпом пролетала стайка каких-то морских птиц, поблескивали над водой крылья летающих рыб. И снова внимание человека поглощалось созерцанием океана.

Величественная тишина этих дней плавания, ощущение неповторимости переживаемых минут, ласкающая глаз красота океана — все это захватывало, пленяло душу русского человека, всегда склонного к восприятию величественного и прекрасного.

Однажды Головнин собрал у себя в каюте всех свободных от службы офицеров и сообщил им, что решил итти мимо мыса Горн, а не вокруг мыса Доброй Надежды.

— Я не ласкаю себя надеждой, господа офицеры, — пояснил он при этом, — обойти мыс Горн ранее марта, каковой месяц чтится наибурнейшим и наиопаснейшим для судов в сих широтах. Множество кораблей всех наций в сем месяце претерпели здесь великие бедствия, однакож были и исключения. Известный мореплаватель Моршан благополучно обошел сей мыс в апреле, а наши «Надежда» и «Нева», направляясь в Российские северо-амернканские владения, — в марте. Посему и я положил покуситься пройти вокруг мыса Горн. Сие сулит нам немалое облегчение в дальнейшем нашем плавании в Камчатку, хотя ведаю, что оный путь весьма опасен в рассуждении цынги. Все путешественники на то жалуются. Но мы сего не устрашимся, запасшись доброй провизией.

И «Диана» пошла к бразильским берегам.

Вскоре вступили в полосу юго-западных пассатов. Шлюп день и ночь был окружен неисчислимыми стадами бонитов и других больших рыб, которые следовали подле самого борта. Хлебников с гардемаринами, а за ними и матросы пробовали бить рыб острогой с корабля, но не попадали.

...В одно прекрасное утро «Диана» оказалась плывущей среди травы, хвороста, древесных стволов огромной величины. На один из них шлюп едва не наскочил на полном ходу, если бы этого не заметил сидевший на носу матрос.

— Скоро мы должны увидеть великое множество птиц, — сказал Головнин Рикорду и другим офицерам.

Действительно, вскоре на воде и в воздухе показалось несметное число всякой водяной птицы, а около самого шлюпа вынырнул кит.

— Тишка, сюда? За тобой кит приплыл! — крикнул Васильев.

— Ну-к и целуйся с ним, — сердито отвечал Тишка, — а мне кит без надобности.

Со шлюпа был уже виден бразильский берег и остров Святой Екатерины.

К вечеру вошли в гавань острова Святой Екатерины. Идя на рейд в виду крепости Санта-Круц, подали сигнал о вызове лоцмана, но вместо него навстречу «Диане» вышло военное судно. Флаг на нем был поднят, а на крепости, находившейся в полутора милях, — нет.

— Что это значит? — удивился Рикорд.

— А то, — смеясь, ответил Головнин, уже бывавший не раз в португальских владениях и знавший их порядки, — что у португальцев нет пороха, чтобы встретить нас салютом.

По случаю такой оказии «Диане» пришлось итти на рейд без обычного салюта, чтобы не ставить в неловкое положение хозяев этой страны.

Все офицеры и матросы собрались на палубе, глядя на берег.

То была первая тропическая земля, к которой подходила «Диана».

Стояла глубокая вечерняя тишина. Пустынную гавань окружали высокие горы, покрытые дремучим тропическим лесом. Часть гор и гавани, вода которой была такой яркой синевы, точно в ней развели синьку, лежала уже в тени, а другая еще была освещена желтыми закатными лучами солнца.