Рувим Фраерман - Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца

— Диана!

И берега залива огласились дружным кряком многих сотен людей:

— Диана! Диана!

Услышав эти крики, Головнин улыбнулся и сказал:

— Пора ехать, островитяне ждут нас.

Он велел несшему вахту Хлебникову спустить на воду два вооруженных фальконетами баркаса с командой и товарами для обмена с островитянами.

Надевая саблю и рассовывая по карманам пистолеты, Василии Михайлович говорил Рикорду:

— Петр, ты остаешься на шлюпе. Держи пушки в полной готовности, а также и добавочную вооруженную команду, на всякий случай. Береженого и бог бережет. Будем помнить, что Кук погиб из-за своей неосмотрительности.

Но, к радости Головнина, эти предосторожности оказались излишними. Островитяне были настроены самым мирным образом. И хотя на берегу их собралось более тысячи и все они были вооружены, но нападать на пришельцев не собирались. Некоторые из них стояли группами, обнявшись, как на буколических картинках, другие держались за руки, словно дети.

Между тем, когда люди Кука в первый раз высадились на берег, островитяне не пустили их. Кук велел выпалить из ружья в воздух, и тогда один из жителей острова повернулся к стрелявшему спиной и шлепнул себя несколько раз по мягким частям, что по обычаю, принятому у всех племен Тихого океана, означало вызов на бой.

«Нас островитяне встречают лучше», — подумал Головнин по Пути к берегу и предложил Гунаме, подплывшему к его шлюпке на своей кану, пересесть к нему.

Гунама охотно принял предложение я, как молодой, перепрыгнул через борт шлюпки и сел на скамейку рядом с Головниным.

Он держал себя уже, как давнишний знакомый, был весьма разговорчив и в то же время не сводил глаз с блестящих пуговиц на куртке Головнина, который не догадался прикрыть их чехлами, в то время как бывшие при нем сабля и ружье были обтянуты синей китайкой, чтобы не смущать островитян своим блеском и не вызывать у них желания овладеть этими предметами.

Высадившись на берег, Головнин знаками показал Гунаме, чтобы тот велел островитянам отойти от высадившихся, если они не отнесут своего оружия в лес.

Гунама что-то сказал соплеменникам. Многие из них бросились в ближайшие кусты, оставили там свои копья и луки и лишь после этого возвратились к берегу. Большинство же хотя и не разоружилось, но стало со своими дубинками поодаль.

Начался меновой торг. Василий Михайлович выменивал не только продукты питания, но и предметы личного обихода и оружие жителей острова — для музея Академии наук.

Открыл торговлю островитянин с курчавой бородой и веселыми черными глазами. У его ног лежал корень ям весом в полпуда и горка кокосов. Головнин предложил ему топор, причем матрос Симанов тут же, на первом дереве, показал, как с ним обращаться.

Островитянин схватил топор и юркнул в толпу, показывая этим, что обмен состоялся. Но когда его товарищ выменял связку сахарного тростника на нож, он возвратил топор и просил обменять его на такое же оружие.

Затем, в таком же порядке, он сменял нож на ножницы, а ножницы на щепотку блестящего бисера и на том успокоился.

«Сии люди, как малые дети, — думал, глядя на них, Головнин, — или как иные женщины, чей взор привлекается не тем, что дает пользу, а тем, что блестит».

Островитяне охотно расставались даже со своим оружием, которое отдавали за различные безделушки, вроде медных колец, блестящих пуговиц, лоскутков яркой ткани и другой мелочи.

К концу торга не только Головнин, но и его офицеры и даже матросы наменяли много копий, луков, пращей. Не удалось получить только ни одной дубинки, которые выделывались обитателями островов с большой тщательностью из весьма крепкого дерева казарины. На обработку дубинки при помощи острых раковин и собственных зубов требовалось немало времени.

Еще оживленнее шла мена украшений. Островитяне весьма легко расставались со своими раковинами, черепаховыми кольцами и кусочками дерева, которыми были украшены их лица, охотно отдавая все это за лоскутки кумача и матросские пуговицы. Оки отказывались расставаться только с кусочками какого-то зеленого камня, может быть, потому, что он добывался где-нибудь на другом острове, а может быть, и потому, что считался талисманом.

Гунама во время этого торга куда-то удалился и вскоре приволок за задние ноги пронзительно визжавшего буро-черного поросенка, за что получил от Головнина большие ножницы, несколько парусных иголок и нож.

Этот тихоокеанский поросенок визжал совершенно так же, как его обыкновенный российский собрат, и тем привел в умиление матросов.

— Ишь, верещит, ровно нашинский, тверской, — говорили они и, почесывая ему бока, старались успокоить животное.

Находясь среди жителей острова, Головнин внимательно присматривался к их украшениям, надеясь увидеть среди них что-нибудь свидетельствующее о пребывании Кука на этих островах: кольцо, сережку, простой гвоздь, продетый в ноздри. Но лишь у одного островитянина заметил он на шее топор, да и тот накануне был подарен ему самим Головниным.

Перед возвращением на шлюп Василий Михайлович поманил к себе Гунаму и, показав ему десять растопыренных пальцев, сказал:

— Буга! — желая купить десяток свиней для команды. Гунама, повторив его жест, пристроил к своей голове рога из рук, явно требуя за каждую обыкновенную свинью «бугу» с рогами, очевидно разумея под этим корову или козу, которых он видел у Кука.

К сожалению мореплавателей, ни одной «буги» с рогами на «Диане» давно уже не было, и потому этот торг состояться не мог.

Вечером островитяне во главе с Гунамой снова приезжали на шлюп. Увидев пушки, они сделали испуганные лица и поспешили отойти подальше, показывая знаками, что это очень страшная вещь.

— Вот доказательство того, что островитяне видели у Кука не один рогатый скот, — заметил Головнин Рикорду, успокаивая своих гостей.

У одного из гостей, явившихся на шлюп, болтался подвешенный к носу портрет Амальхен. Увидев это, лекарь Бранд с криком: «Майн гот!» бросился к похитителю его семейной реликвии и вырвал бы ему ноздрю вместе с портретом, если бы Рикорд не удержал его за руку и не помог освободить дорогую ему вещь безболезненно для островитянина.

Все присутствовавшие при этой сценке, особенно Тишка, громко смеялись, за что и были осуждены Головниным, который сказал им:

— В сем ничего достойного осмеяния нет. Поставьте себя каждый на место Богдана Ивановича и подумайте...

А Рудаков отвел расплакавшегося островитянина к себе в каюту и постарался его утешить.

На другой день, воспользовавшись хорошей погодой, Начатиковский развесил для просушки имевшиеся на шлюпе флаги всех держав, и «Диана» разукрасилась, как цветами, яркими полотнищами самых разнообразных цветовых комбинаций.