Александр Харитановский - Человек с Железным оленем

Утром Глеб вставал, пробивая головой сугроб, словно мифологическое существо, рождавшееся, правда, не из морской пены, а из полярного снега. Поев, отправлялся дальше. Обеда, как и в начале похода, не было. Режим оставался законом, в который лишь пурга вносила изменения. Так получилось, когда путешественник находился уже неподалеку от Индигирки.

Проснулся он в своем «куропаточном» зимовье, как обычно, в шесть. Наверху гудело. Тундру, отмалчивавшуюся целых полмесяца, прорвало. Она высказывала на своем свистящем языке массу пренеприятнейших новостей. «Во-первых, – говорила она, – ты, товарищ Травин, потеряешь день-два, а может быть, и неделю; во-вторых, тебе следует экономить пищу, то есть отсиживаться впроголодь; в-третыгх, можешь замерзнуть; в-четвертых…» И так без конца.

Прошли сутки и еще одни. Нельзя сказать, чтобы уж особенно холодно, но снег все же не одеяло. Съежившись в своем логове, Глеб пережидал непогоду. Из-за тоски и скуки начал даже видеть сны. Возникали картины, весьма далекие от сурового арктического бытия… Но однажды какой-то полудремавший нерв дал необычный, тревожный сигнал – мозг и все тело наполнились от этого толчка ощущением опасности.

Еще не проснувшись, Глеб открыл глаза. Что это?! С низкого сводчатого «потолка» на него глядели черные зрачки… Он дико закричал и рванул нож. Видение исчезло. Но наверху осталась дыра, через которую лился лунный свет.

– …Что же ты, брат, на четвереньках? – говорил ему, четырехлетнему, отец, прибывший с действительной инвалидом.

Глеб, краснощекий крепыш, сидя на отцовских коленях с большой городской баранкой во рту, не отвечал ни слова. Это так хорошо – сидеть на коленях, и главное – высоко. Глебу всегда приходится задирать голову: ходить он еще не умеет, в избе и на улице передвигается только ползком.

– Что за болезнь прицепилась? – сетовала мать, собирая на стол. – Говорить рано начал, вроде бы здоров, а на ноги никак не поднимется.

Глеб внимательно прислушивался к разговору родителей и искоса поглядывал на отца. Он очень боялся, что этот бородатый дядя в серой суконной гимнастерке с – такими вкусными кренделями вдруг скажет: «А ну слазь!»

Но отец молчал, у него свои заботы.

– В город пойдем, в Псков. А, ползунок? – обратился вдруг к Глебу. – Только вот как? Оба безногие, – невесело улыбался он.

Назавтра произошло необыкновенное. Мать шла с водой от колодца.

– Мам, а мам, – окликнул ее сидевший на траве Глеб. – У меня есть ножки.

– Есть-то есть, да вот напасть, ходить ими не умеешь.

– У-умею. – Глеб встал и, потоптавшись, словно пробуя силы, сделал несколько шагов.

– Леонтий, скорее сюда! Глеб пошел! – крикнула мать.

А малыш ступит раз-другой и победоносно оглянется. – Ай да Илья Муромец! – смеялся отец, подбрасывая сына. – Сидел, значит, сиднем тридцать лет и три года, а пришла нужда –поднялся…

Резкая боль в ноге, как удар тока, возвратила путника к действительности. И снова холод, лед и одиночество.

Прошло уже полтора месяца полярной ночи. В середине дня начали зарождаться зори. Через неделю показался язычок солнца. Подразнил и скрылся, оставив огненный след.

В середине января 1931 года в домик Русско-Устьинской гидрометеорологической станции заявился охотник Егор Щелканов. Сказав одно слово «принимайте», он пропустил в дверь незнакомого мужчину. Лицо его, заросшее окладистой темно-каштановой бородой, было в кровавых ссадинах, левая рука полусогнута и висела на ремне, повязанном через шею.

Пока бородатый тяжело усаживался на скамью, Щелканов, щуплый, верткий, успел обернуться и уже тащил в комнату… велосипед.

– Тамотка, возле Яра, нашел его-от, – охотник кивнул на бородатого и стал подробно рассказывать о встрече.

Он направлялся в отдаленные угодья проверять пасти. Перед тем отмела пурга. Снег хорошо держал нарту. Собаки бежали легко и послушно. Близился Яр – высокий обрыв в устье Индигирки, на ее правой стороне.

Внезапно передовик изменил направление. Щелканов увидел впереди, под берегом, черный колыхавшийся предмет. Появление его было неожиданным – охотник знал здесь каждый холмик, каждый кустик…

В снегу, под крутой стеной обрыва, торчала малица.

Человек! Лицом вниз на глыбе рыхлого, разбитого снега.

Щелканов схватил незнакомца за плечи. Тот застонал.

«Жив!»

В нескольких шагах от раненого из-под снега торчала красная машина…

Охотнику пришлось возвратиться и везти вместо песцов побитого путешественника.

Что же произошло?

Травин, добравшись до устья Индигирки, пересек его и вышел на высокий восточный берег. Наст был плотный, и Глеб уселся на велосипед. Но проехал всего ничего. «– Велосипед под ним вдруг повело и накренило. Снег начал оседать. Оглянувшись, увидел позади себя на снегу широкую трещину. Спешился. Но лавина поплыла вниз… Глеб, вцепившись в снег, в страхе закрыл глаза. И оказался как на качелях, Грохот… Удар! Он подсознательно начал крутить локтями, плечами. Сугроб по горло, а перед глазами крутая, метров в семь, стена.

Слетел с обрыва!.. Ветер намел на обрезе берега широкий овальный козырек, очертания которого сливались с застывшим морем. Этот карниз и оторвался от скалы. В момент падения на лед лавина оказалась своеобразным амортизатором: снег разбился, а человек сверху, и ничего – цел.

Да, цел! Теперь Глеб мог подтвердить это. Он сидел в теплой избе и пытался поднять левую руку. Вывихнута или ушиблена?.. Возле него хлопотали работники станции – паренек лет восемнадцати-девятнадцати и другой, постарше.

Через пару часов Глеб уже самостоятельно выбрался на улицу деревушки с многообещающим названием Русское Устье.

Русское! Но перед глазами опять чернеют утопшие в сугробах плоскокрытые срубы. На пригорке деревянная церковь.

Глеб направился по улочке.

Стукнула дверь с нарисованным у самой, притолоки крестом. Навстречу вышла девушка. Глеб уставился на ее костюм: обыкновенная российская кацавейка и длинная широкая юбка. Он настолько привык к одеяниям из меха и ровдуги, что даже растерялся.