Генрих Харрер - Белый Паук

Доломиты

Велосипед был единственными средством передвижения и, поскольку у каждого должны были быть права, чтобы ездить на нем в Италии и, поскольку права стоили денег, мы часами шли пешком, чтобы добраться от одного горного массива до другого. Однажды я оставил свой велосипед на границе и пошел пешком по Италии.

Есть песня старых бродяг Эрманна Лонса, в которой поется: «Я никогда, никогда не сдамся». Я хотел есть, и еще больше пить, но я помнил о моем худом кошельке, проходя мимо гостиниц и магазинов, с самыми великолепными фруктами и деликатесами в витринах.

Какой-то путник подошел ко мне. У него был тоже огромный рюкзак, рюкзак типичного альпиниста; у него также была копна светлых волос, пара удивительных глаз и загорелое лицо. Мы оценили один другого, взаимно признали родственную душу друг в друге, кивнули.

Тогда светловолосый, направляющийся к австрийской границе, поздоровался: «Привет, ты кто? Откуда? Куда?»

«Я — Хайни Харрер из Граца,» — сказал я ему, «направляюсь в Доломиты»

«А я Фриц Каспарек из Вены». Фриц Каспарек… Я уже знал это имя. Он был одним из самых смелых и опытных альпинистов Вены.

Массив Адмонтер Райхенштайн

Эта венская молодёжь прошла столб на Мармолате, Северную Стену Западного Цинне, Северную стену Адмонтер Райхенштайн, неисчислимое количество других очень сложных и новых маршрутов. Он был только годом или двумя старше меня, но я обращался к нему «Сэр» из уважения к его известной репутации.

«Ерунда», говорил он, мотая головой. «Я — Фриц, а ты — Хайни, и все». И затем без обиняков: «Хочешь есть? Пить? Нет денег, а?» Я кивнул. Каспарек снял со своих плеч рюкзак, заманчиво махнул в сторону травы на краю дороги, сел и достал огромный кулек великолепных груш и персиков.

«Поешь!» — предложил он. Я не ждал второго приглашения. Мы съели все фрукты, ножки, листики и семена, и я должен честно признать, что Фриц съел в два раза меньше чем я. Он засмеялся, встал, пожал мою руку. «Надеюсь», — сказал он, «мы с тобой еще встретимся». Он направился в сторону австрийской границы, а я стоял, еще долго глядя ему вслед.

Я не подозревал тогда — и это не был бы Фриц Каспарек, если бы он обмолвился хоть словом о том, что купил те фрукты в качестве провизии для поездки в Вену за свои последние пенни. В результате он должен был крутить педали своего велосипеда 480 километров до Вены без гроша в кармане и без всякой еды.

Возможно, он воспользовался своим бесстыдным венским очарованием, чтобы заполучить приглашение от одного или двух фермеров на стакан молока, я не знаю. Но читатель поймет, насколько я сожалел тогда, будучи на Северной Стене, что я не мог вручить Фрицу пачку сухих сигарет и сказать: «Кури!» — так же, как он когда-то протянул мне кулек фруктов на раскаленном шоссе и сказал: «Ешь!»

С такими закатами на Айгере команде не повезло

Было 23:00. Людвиг перестал заниматься стряпней, и «удалился, чтобы отдохнуть». Даже здесь, на этой высоте в 3750 метров, и в 1500-х метрах от ближайшей горизонтальной поверхности, он не мог отказаться от комфортных тапочек. Андреас подвис на вбитых крючьях, чтобы устойчиво держаться на стене, а его голова опиралась на широкую спину Фёрга.

Следующим утром мы обнаружили, что Фёрг сидел неподвижно, не шевелясь, так, чтобы сон Хекмайера был безмятежен. Фриц и я натянули на себя спальные мешки и палатки; засунули ноги в рюкзаки, поддерживающие нас, и очень скоро я услышал глубокое, ровное дыхание моего друга, спящего рядом со мной.

Через небольшое окно в палатке я видел, что на небе нет звезд, и погода все еще плохая, шел снег. Сорвался случайный маленький снежный обвал, но снег проскользнул по ткани палатки, с нежным шуршащим звуком, как будто бы кто-то погладил ее рукой… Я не беспокоился о погоде. Я был охвачен чувством полного умиротворения, не смирения с нашей долей, а уверенности в том, что, независимо от того, какая будет погода, мы достигнем вершины завтра и после этого окунемся в безопасность долины.

Айгер из снов художника Anthony 'Ginger' Cain

Это чувство умиротворения разрослось до осознания счастья. Люди часто испытывают счастье, не осознавая этого; только позже мы понимаем, что в тот или иной момент мы были счастливы. Но здесь, на нашем биваке, я не просто был искренне счастлив; я еще и понимал это. Этот, третий бивак для Фрица и меня на Северной Стене, был наименее удобен с точки зрения размещения; несмотря на это, он был лучшим.

И если вы спросите, почему — причиной был отдых, спокойствие, радость, большое удовлетворение, которым все мы наслаждались там. Если бы, в течение тех долгих часов, когда мы были оторваны от внешнего мира, один из нас сдался или потерял терпение по отношению к другому; если бы, движимый инстинктом самосохранения, один из нас подумал о попытке спасти свою собственную жизнь, бросив остальных — никто бы его не обвинил.

Его напарники не отвернуться от него, хотя, возможно, будут в дальнейшем относиться к нему прохладнее. Если, внизу, в долине, люди встретят его радостно и со всеми почестями, его друзья никогда не скажут дурного слова. Но то, особенное счастье, которое рождается в единении общего порыва, обойдет его стороной и не принесет радости.

Все мы четверо на том биваке на Стене Айгера были счастливы. Пусть шел снег, и снежинки водопадом стекали по нашим палаткам, но наше счастье было неотрывно связано со всем этим. Оно позволяло думать о хорошем, и помогало уснуть…

Айгер — гора счастья. Художник Anthony 'Ginger' Cain

Испытание самого себя — выражение, без сомнения, преувеличенно описывающее здоровый, честный опыт, и противоречит холодному расчету, который каждый альпинист отдает себе. Но основная ошибка состоит в предположении о том, что это чрезвычайное испытание себя и есть главная движущая сила альпинизма.

Это — предположение, придуманное последними невеждами, потому что они не смогли придумать никакого лучшего объяснения тому, чего сами не могут понять и чего лично никогда не испытали. Я действительно не могу сдержать улыбку, когда представляю себе лицо Фрица Каспарека, если один из этих всезнаек спросит его, совершил ли тот восхождение, чтобы самоутвердиться.