Аркадий Недялков - Натуралист в поиске (Записки ловца змей)

Как-то утром меня разбудили громкие трубные звуки: «Курлы! Курлы! Курлы! Курлы!» Журавли! Птицы кричали совсем близко. Я торопливо оделся и вышел из избушки. На ближней лабызе [5] Плавучий остров из мха, осоки и тростника. в какой-то сотне метров от меня спокойно ходили две большие серые птицы. Один журавль неторопливо шагал, опустив голову и высматривая что-то у себя под ногами, а другой плавно кружил вокруг него, полураспустив крылья, словно танцевал. Время от времени танцующий журавль поднимал голову и трубил, а затем забегал перед первым и кланялся. Шагающий журавль обходил его и продолжал все также неторопливо идти по лабызе. Танцор опять трубил и кружил вокруг него. Вскоре первый журавль, все так же неторопливо, ушел в заросли тростника, за ним убежал и танцор. Тут только я заметил, что не один любуюсь журавлями. Возле амбара на куче поленьев сидел Платон Кондратьевич и тоже смотрел на журавлей.

— Когда они прилетели? — спросил я егеря.

— Нынче, — коротко ответил он.

— А может быть, их просто не было видно?

— Они, как прилетают, сразу кричат. Раньше-то не слыхать было.

— Каждый год прилетают?

— Каждый год. На этой лабызе у них гнездо. Сама журка сейчас до гнезда пошла, а старый журавель за нею. Теперь до самой осени здесь жить останутся.

— И людей не боятся?

— Чего им бояться: их никто не обижает.

С этого дня каждое утро журавли трубили и танцевали, после чего либо летели на луг, либо гуляли по лабызе. Людей журавли не пугались, но, если лодка проплывала слишком близко от лабызы, спокойно уходили в глубь зарослей тростника. Лабыза свободно выдерживала тяжесть человека, и можно было бы посмотреть журавлиное гнездо, но егерь попросил нас не нарушать покой птиц, и, выполняя его просьбу, мы ни разу не высаживались на журавлиную лабызу.

Кроме журавлей на озере и вокруг него было множество разных птиц, особенно уток. Научный отдел заповедника занимался изучением скрещивания кряквы с другими видами диких уток. Для этого на кордоне в сетчатой вольере жили подсадные утки — пара селезней и десяток крякуш. Крякуши орали то поодиночке, то хором. Их звонкие голоса приманивали к кордону селезней. Кряквы, широконоски, шилохвостки, чирки — все слетались на призывный крик. Селезни подолгу плавали около вольеры, кряканьем или свистом звали затворниц и улетали только при виде человека. Платон Кондратьевич сам не стрелял селезней и никому не разрешал. Больше того, когда один крякаш, ошалев от страсти, опустился прямо в вольеру, а вылететь обратно не смог, егерь вошел в вольеру, накрыл селезня большим сетчатым сачком, вынес из вольеры и… выпустил.

Вокруг кордона шел непрерывный птичий концерт, но всегда открывали его на заре журавли. Они оглушительно трубили с рассвета до восхода солнца. В перерывах между их «выступлениями» из леса неслось страстное бормотание тетеревов да свист и писк мелких пичуг. После восхода солнца журавли умолкали, тетерева же бормотали почти до обеда. Днем над лугом беспрерывно «блеяли» и «тикали» бекасы, а чибисы то и дело спрашивали кого-то: «Чьи вы? Чьи вы?»

На закате голоса певцов неслись отовсюду: с неба, из леса, от воды и с луга. Ночью становилось тише, но то и дело пролетали утки. У одних крылья свистели, у других — звенели, как колокольчики. Кагали невидимые в темноте гуси. Кыркали лысухи. Из зарослей тростника неслось уханье выпи.

Тетеревиный ток был совсем рядом с кордоном, за леском на полянке. Десятка два петухов слетались сюда, чтобы выяснить отношения. Они бормотали, чуфыкали и яростно дрались.

Не помню, у какого автора я читал, что тетерева на току якобы не дерутся, а поют и танцуют. Сюда бы этого писателя, чтобы он воочию убедился, как летят перья от пары «танцующих» петухов! Да, тетерева сходились попарно, но отнюдь не для танцев. Они били друг друга крыльями, клевались и подскакивали. «Танец» продолжался до той поры, пока более ловкий и сильный не схватывал противника (а не партнера!) за перья на шее. После этого наступал финал «танца». Один тетерев отчаянно вырывался, а другой бил его крыльями и ногами. Сцепившись, тетерева таскали друг друга по поляне. Побежденный старался вырваться, а победитель препятствовал этому. Схватка иногда продолжалась четверть часа, до тех пор, пока побежденный не вырывался и не улетал. Победитель не преследовал противника.

В разгар тока тетерева почти не обращали внимания на окружающее. Не раз, прячась за кустами, я подходил к ним совсем близко. Можно было бы отлично поохотиться, но Платон Кондратьсвич не разрешал. Правда, не все соблюдали запрет егеря. Я случайно обнаружил такого «браконьера».

Несмотря на то что дни были очень теплыми, еще удерживались довольно крепкие утренники с хрупким льдом на лужах и инеем на земле. Мы выходили ловить змей только после того, как солнце сгоняло иней. Поднимались же мы гораздо раньше. До выхода на охоту я не упускал возможности полюбоваться на тетеревиный ток. Однажды я подкрадывался к току. Тетерева бормотали и чуфыкали, как и обычно, но вдруг замолчали, с треском взлетели и уселись на березках, окружавших поляну. Уже не прячась, я подбежал к кустам и увидел, как облезлая лиса трусила с поляны, держа в пасти тетерева.

Как-то, вернувшись вечером с охоты, мы увидели, что избушка полна людей. Приехали Иван Иванович и три егеря. После шумной встречи и взаимных осведомлений о здоровье и успехах мы сели ужинать, а Иван Иванович продолжил разговор, прерванный нашим появлением.

— Кондратьевич, как дела с семьей на Клетичной?

— Плохо, — ответил егерь, — молодые старика прогнали.

— Пропал? — спросил Иван Иванович.

— Пока нет. Спустился к озеру. Возле песчаного бугра сделал себе нору и живет один.

— Пропадет он один, а?

— Пропадет.

— А вот и не пропадет! От дирекции задание есть. Одного бобра живьем доставить. Для зоопарка. Вот мы этого старика и отловим.

— Это можно. На Клетичной льда уже нет.

— Значит, решено: бобра будем ловить завтра.

Мы выехали на трех лодках рано утром. Платон Кондратьевич привел нас к заводи, где была нора. Ее не было видно, однако на то, что поблизости живет бобр, указывали несколько свежих остроконечных пеньков да плававшие возле берега ветки ивы и осины. У самой воды лежала сваленная бобром молодая осинка.

— Сегодня ночью свалил, — сказал Павел, осмотрев комель. — Иван Иванович, резцы у старика совсем плохие. Смотри, как он мелко грыз. Беспременно ловить надо!

— Для того и приехали, — отозвался лесничий. — Ищите вход в нору!

Хома и Костя вернулись в лодку. Хома медленно повел лодку вдоль берега, а Костя длинным шестом щупал берег под водой. Минут через десять Костя сказал: — Вроде есть. Нащупал. Иван Иванович скомандовал: — Хома, проверь!