Аркадий Недялков - Натуралист в поиске (Записки ловца змей)

Нас привезли на кордон вчера утром. Побродить по берегу нам пришлось какой-нибудь час, а потом дождь загнал нас в избушку и вот льет не переставая всю ночь и уже полдня.

Опять непогода, но мы не унываем: на это есть причина.

Еще бы! Вчера за один только час мы набрали больше сотни гадюк! Все произошло как в сказке. Иван Иванович и егеря познакомили нас с постоянно живущим здесь егерем Платоном Кондратьевичем, помогли перетащить вещи в избушку и тут же уехали по своим делам. Платон Кондратьевич, щупленький, низкорослый пожилой человек, молча выслушал распоряжение Ивана Ивановича, коротко ответил: «Слушаюсь» — и куда-то ушел. Нам не терпелось осмотреть окрестности кордона и набрать тот самый мучной мешок гадов, о котором мы так много слышали.

Вышли мы из избушки. Небо хмурое, но тихо и тепло. Прямо от дверей в лес вели три тропинки.

— Ну, кто куда? — спросил Борис.

— Пойду направо, — сказал я.

— Направо пойдешь — мешок змей найдешь, — пошутил Борис. — Толик, а ты?

— Налево.

— Налево пойдешь — два мешка змей найдешь!

— Мне осталась прямая дорожка, и я пойду по ней! — резюмировал Борис. Ну, братцы, ринулись на подвиги! Ни пуха ни пера!

— К черту! — пробурчал Толик.

Кто из нас мог предположить, что слова Бориса, сказанные в шутку, оправдаются?! Едва я вышел на полянку, расположенную всего в сотне метров от избушки, как наткнулся на гадюк. Толстые темно-серые змеи, свернувшись в тугие клубочки, лежали на осоковых кочках. На светлой сухой осоке змеи были видны издалека. Я бегал по полянке от кочки к кочке, брал змей хваталкой и совал в мешок. Змеи лежали неподвижно и на мои действия не реагировали. Они не только не шевелились, но даже не шипели. Собрал я змей на первой полянке и побежал дальше. Пересек перелесок, и опять на такой же осоковой полянке темные клубки гадюк. Я бегал от полянки к полянке и на каждой находил змей. Время и все окружающее для меня исчезло. Остались только светлые осоковые кочки и на них темные клубки гадюк. Вывел меня из этого состояния начавшийся дождь. Сначала я не обратил на него внимания и продолжал бегать по одной из полянок, но после первых же капель дождя змеи исчезли. Дождь усилился, и я повернул к кордону. Два тяжелых мешочка со змеями оттягивали руки. Пока шел, вымок изрядно, но огорчен не был. Змей на берегах озера было действительно много, а это было главным!

Едва я открыл дверь в избушку, как Толик спросил: — Сколько?

— Вот! — показал я мешочки. — Все здесь!

— А счетом?

— Не считал. На болоте некогда было. А у вас?

— У меня — двадцать три, — сказал Борис. — У Толика — шестьдесят одна.

В моих мешочках оказалось сорок три змеи. После такой удачи мы уже не сомневались в том, что можем отловить нужную нам тысячу гадюк.

Егерь Платон Кондратьевич был одинок, жил на озерном кордоне постоянно уже девятнадцать лет и с кордона отлучался редко. В сорок третьем году каратели сожгли вместе со всеми жителями деревню, где находилась семья Платона Кондратьевича. Среди жителей были жена и четверо малолетних детей Платона Кондратьевича, который в то время партизанил: отменный стрелок и прирожденный охотник был снайпером. После известия о страшной смерти родных Платон Кондратьевич попросил разрешения на самостоятельную «охоту» за фашистами. Партизанское командование удовлетворило его просьбу. С той поры и до самого дня освобождения на дорогах Пинского района фашисты вынуждены были ввести особое положение, так как на самых оживленных магистралях неожиданно появлялся меткий стрелок. Пули стрелка поражали офицеров, шоферов и мотоциклистов. Обозленные дерзостью стрелка, фашисты проводили облавы, пускали автомашины только колоннами в сопровождении танков и броневиков, но стрелок продолжал уничтожать водителей грузовиков и во время движения. Солдаты пытались окружить место, откуда летели пули, но стрелок исчезал, успевая убить еще нескольких врагов. Фашисты засыпали подозрительные места градом пуль, мин и снарядов, но снайпер оставался неуловимым. Вскоре после очередной облавы там, где фашисты совсем не ожидали появления этого стрелка, его меткие пули снова поражали офицеров и шоферов. За два года на счету Платона Кондратьевича оказалось более трехсот уничтоженных врагов.

В последнем бою партизанский снайпер в одиночку восемь часов препятствовал восстановлению переправы, взорванной его товарищами. Саперы врага летели в воду при каждой попытке подойти к мосту. Фашистская автоколонна из тридцати машин была захвачена подошедшей к переправе регулярной частью Красной Армии. В этом бою Платон Кондратьевич был тяжело контужен, лечиться ему пришлось очень долго. После госпиталя пришел он на озерный кордон.

Все это рассказал нам Иван Иванович вечером перед нашим выездом на озерный кордон и добавил: — Вы, хлопцы, того, с Кондратьевичем сумейте поладить. Расспросами ему не докучайте. Он больше слушать горазд, чем рассказывать. Что нужно будет — сам скажет.

После первого знакомства Платон Кондратьевич был молчалив сверх меры. За сутки нашего пребывания на кордоне он произнес не больше десяти фраз. Однако наше оживление после удачной охоты на змей ему, очевидно, понравилось. Хотя он сидел и слушал молча, мне показалось, что глаза у него были чуть — чуть веселее, чем в момент нашего появления.

Под стать хозяину было и живое существо, обитавшее на кордоне, — пес Урал.

— Гончак, — коротко ответил егерь на вопрос Бориса о породе собаки.

Крупный рыже — серый пес, на мой взгляд, не был гончаком, но спорить с егерем я не стал. Если хозяин хочет, чтобы его собака называлась гончей, даже если она похожа на болонку, пусть будет так, как хочет хозяин (разумеется, если вы не судья — кинолог).

В день нашего приезда пес сидел на привязи возле конуры и внимания на нас не обращал. Толя хотел подойти к нему, но Урал поднял голову и показал здоровенные клыки. Толик отошел в сторонку и попыток навязать собаке знакомство не возобновлял. Точно так же Урал отнесся и моему стремлению завязать с ним дружеские отношения с помощью лакомых кусочков. Он без задержки съел и сахар, и сало, и хлеб, но к себе меня не подпустил. Настаивать на сближении я не решился. Видя такое поведение пса, Борис даже не стал пытаться завязать с ним какие-либо отношения.

Вместе с этой молчаливой парой нам предстояло прожить не менее месяца. Впрочем, егерь не всегда оставался молчаливым. Вечером первого дня, услышав сетования Толика на плохую погоду, Платон Кондратьевич промолвил: — Не хнычь. Через три дня придет вёдро.

— А откуда вы знаете? — поинтересовался Борис.

— Зяблики нынче рюмили яро. К долгому дождю. После дождя всегда ведро бывает.