Мишель Пессель - Путешествия в Мустанг и Бутан

Лошади вязли в нагретом песке. В ущелье было нечем дышать, словно в печке. Пляжи созданы для отдыха и полуденной дремы, а не для марш-броска…

Я слез с лошади: дорога была ровной, а деревянное седло, несмотря на положенный сверху коврик, оказалось чертовски неудобным. В прежних походах по Гималаям я редко двигался верхом, и, поскольку в дальнейшем на эту роскошь рассчитывать не приходилось, надо было тренировать ноги. Уже скоро три года, как они служили мне декоративной принадлежностью, годной лишь на то, чтобы нажимать на педаль акселератора, а при случае — на тормоза. И сейчас это хорошо давало себя знать: ноги вдруг начинало ломить в самых неожиданных местах и, как обычно, не вовремя.

А что, если искупаться? Для Тенсинга это могло бы стать полезным крещением — он окунется впервые в жизни.

После трех часов ходьбы сделали привал на одном из уютных пляжей. Тело у Тенсинга оказалось чистым, зато на своем я обнаружил невероятное количество дорожной пыли. Вода была ледяная в буквальном смысле: поток вырывался из-под ледника километрах в пятидесяти выше. Купание прошло благополучно, хотя я лязгал зубами от холода.

Тенсинга разморило на солнце. Лошади разбрелись щипать траву, а караванщик исчез. Глухонемой ребенок, естественно, не мог мне ответить, надолго ли. Давно пора в путь. Не за тем я приехал на край света, чтобы нежиться на пляже! И тем не менее в последующие месяцы купание в Мачу оставалось сладким воспоминанием. Название «Мачу» означает «матушка-река»: южнее, в Ассаме, индийцы называют ее Санкош за ленивый бег. Я жестами пытался послать мальчонку за караванщиком. Оказалось, тот прикорнул под кустом. Да, Христофора Колумба, как видно, из меня не получится: великий капитан вряд ли допустил бы подобную расхлябанность…

Дорога поднялась на довольно широкий карниз, кое-где врезавшийся в скалу; часто встречались побеленные известью чортены и длинные молитвенные стены.

Мы двигались к Пунакхе. Сколько раз за эти десять лет я произносил это слово — первое бутанское слово в моей жизни! Во всех прежних атласах оно соседствовало с двойным кружочком, уравнивавшим Пунакху в правах с остальными столицами. Оно было выписано такими же буквами, как Париж, Лондон и Вашингтон, но мне не удалось до 1968 года раздобыть хотя бы одну фотографию этого города. Четыре года назад Пунакха перестала быть столицей, титул перешел к Тхимпху. Но в действительности Пунакха по-прежнему оставалась зимней столицей страны, а Тхимпху делалась ею лишь на лето.

Солнце висело в зените, жара стала совсем невыносимой. Теперь понятно, почему у стен Вангдупотранга могли расти кактусы и почему пунакхские монахи приводили лето в Тхимпху. Разница в температурах между двумя столицами зависит не только от перепада высот. Мачу в верхнем течении бежит по своего рода «долине смерти», природной печи, глинистые берега которой поглощают солнечные лучи и накаляют воздух настолько, что там не собираются дождевые облака даже во время муссона. Зимой же Вангдупотранг и Пунакха превращаются, как мне рассказывали, в дивный рай, окруженный со всех сторон сугробами. В этой климатической аномалии возле снежных полей растут бананы!

Долина начала расширяться. Мы по-прежнему шли по песку, пляжи манили прилечь отдохнуть на берегу пенистой Мачу. Внезапно за поворотом словно поднялся зеленый занавес — и возникла Пунакха.

Передо мной расстилалась плоская долина, покрытая нежной зеленью рисовых полей, среди которых были разбросаны редкие домики, в общей сложности пять-шесть, не более. Конечно, иную картину ожидаешь от столицы государства с населением почти в миллион человек.

Только подойдя ближе, я различил необычное великолепие дзонга. Он походил на какой-то фантастический каменный ковчег. Воды Мачу омывали фундамент. Дзонг был выстроен на холмистом мысу, маленький рукав Мачу огибал его с тыла, так что стены со всех сторон были защищены водной преградой.

Чем ближе я подходил, тем грандиознее становилась твердыня. Она поднималась на высоту десятиэтажного дома над рекой и вытягивалась на 300 метров в длину. Пунакха казалась каким-то архитектурным наваждением. Город-чудовище вырастал без перехода посреди пасторального пейзажа. Стены, слегка отклонявшиеся назад, делали крепость очень естественной, будто она была продолжением холма. Строгие линии всей массы лишний раз доказывали, что бутанцы и тибетцы, пожалуй, самые умелые архитекторы Азии.

Ни в Китае, ни в Индии, ни в Юго-Восточной Азии нет сооружений с такими строгими пропорциями. Как правило, храмы и здания там представляют собой нагромождение скульптур и украшений, не подчиненное потребностям внутреннего жизненного пространства и общему рисунку. Если проводить различие между украшением и формой, то бутанская и тибетская архитектура окажутся в ряду самых изысканных и гармоничных в мире.

Использование чуть наклонных стен, окон разных размеров и линий кровли, подчеркнутых более темными фризами, — все это создает гармоничное противопоставление горизонталей и слегка отклоненных вертикалей.

Наиболее известная постройка тибетского мира — лхасская Потала, но дзонги Пунакхи, Паро и Тхимпху являются не менее великолепными памятниками строительного искусства. Более всего они поражают современностью своего замысла, особенно если вспомнить, что крепости были построены в XVI веке, а ведь стиль зародился в X–XII веках.

Вот она, легендарная столица, так долго бывшая закрытой для всех. Пунакха известна куда меньше, чем Лхаса. Даже сегодня можно пересчитать по пальцам ее редких посетителей. Страна Дракона не спешила открывать двери остальному миру.

Хотя четыре года назад король избрал официальной столицей Тхимпху, понадобится куда больше времени, чтобы лишить Пунакху ее прерогатив. Она по-прежнему насчитывает наибольшее количество монахов в стране. Я, однако, не удивился, что сейчас, в разгар лета, Пунакха оказалась практически пустой. В начале июня монахи дружно перебираются в летнюю столицу. Кстати, делают они это пешком — ночуют в крохотном монастыре, Чиме, чуть к северу от Вангдупотранга, а утром переваливают через хребет на дорогу, ведущую в Тхимпху.

Рисовые поля кончились, и тропа уткнулась в подвесной мостик. Здесь лошадей пришлось оставить: переводить их по натянутым веревкам было рискованно. Пунакха неприступна, но в равной степени туда нелегко войти и с добрыми намерениями.

За три года до моего приезда Мачу подточила фундамент крепости и соединилась рукавом со своим притоком, окончательно отрезав дзонг от Большой земли. Подъемный мост из толстенных деревянных балок, казалось бы надежно укрепленный в каменных барбаканах, снесло разливом. В Пунакхе были спешно предприняты большие работы: укреплен фундамент, насыпаны высокие валы на берегу, но временный подвесной мост до сих пор заменяет прежние массивные сооружения, по которым сотни лет ходили в крепость.