Юрий Усыченко - Белые паруса. По путям кораблей

Ответить на эти вопросы трудно. Однако все меняется в жизни нашей, уходят в прошлое и «меценаты».

С Сенькой Шутько труднее. Хитер он, оборотист, знает выгоду свою и умеет блюсти ее. Отсидев пятнадцать суток, как ни в чем не бывало явился в яхт-клуб.

Дядя Пава тоже умел хитрить, когда хотел. Увидев Сеньку, спросил с невинным видом:

— Ты чего здесь?

— Как чего? На работу явился, числюсь, так сказать, тут, а без меня, в отсутствие мое, уволить меня не могли, правов таких нету.

Дядя Пава улыбнулся.

— Путаешь что-то, дорогой. Одна в яхт-клубе штатная единица, да и та мною занята, вакансий не имеем.

— Это как же понимать?

— Очень просто, числишься ты, если не ошибаюсь, по малярному цеху, туда и ступай. Пожелаешь после работы спортом заняться, милости прошу к нам, содействие всякое окажу.

Не говоря ни слова, Сенька повернулся на каблуках, сплюнул и удалился. В тот же день видели его в кабинете Приклонского, беседа состоялась без свидетелей, о чем — никто не знает. Только больше в заводской яхт-клуб Шутько — ни ногой.

Сенька не огорчается. Стал начальником крупной водной станции, будет участвовать в очередной черноморской регате, намерен добиться призового места.

Возможно, что и добьется.

Будь на месте бригадир сварщиков, ничего не случилось бы. Но он ушел в отпуск и бригадирские обязанности легли на плечи помощника — Михаила. Оттого все и началось.

Костя работал на палубе недавно поднятого на док маленького танкера, когда появился Михаил. Увидев своего матроса, Костя оторвался от дела, поздоровался:

— Привет, Семихатка.

— Здравствуй. К обеду кончишь?

— А что? Наверно, кончу.

— Тогда в машинное отделение перейдешь, я покажу, что там сделать надо.

— Чего ради? — удивился Костя. — Тут еще объект есть, а на палубе вкалывать куда приятнее.

— Вот я и хочу сюда молодого поставить, — объяснил Михаил, — раз здесь полегче. Парень-то недавно из ремесленного, сложное задание поручать рановато.

— Брось, Семихатка, ерундить. Никуда я не пойду, — упрямо сказал Костя.

Михаил не ожидал возражений, удивился. По голосу, по всему виду Кости понял, что тот решил стоять на своем. И стало ясно почему. Для него помощник бригадира остается Семихаткой, над которым можно без конца подтрунивать, глядеть свысока. И если сейчас же не поставить все на свое место, то такие отношения будут продолжаться, Костю слушаться не заставишь, не из тех он, кто охотно признает ошибки. Еще бродит старая закваска «чемпионская».

Костя истолковал молчание Михаила по-своему, как нерешительность. Повторил:

— Никуда не пойду.

— Надо — пойдешь!

— Ничего не надо, не выдумывай.

Подчиняться Семихатке не собирался. И вообще несправедливо, что приезжий, который без году неделя на заводе, командует тем, у кого отец и дед проработали тут весь век, кто сам, можно сказать, здесь вырос. Пусть Семихатка не воображает.

— Ведь ты лучше с работой справишься, чем молодой, — спокойно и рассудительно проговорил Михаил, который не терял надежды урезонить спорщика.

— Ты меня не агитируй, я сам знаю.

Терпение и благоразумие Михаила иссякли. Строго сказал:

— Если так, выполняй распоряжение. После обеда на тот объект, что нужно.

Костя распалился еще пуще:

— Распоряжение! А ты кто такой, — распоряжаться!

— Помощник бригадира, сейчас его заменяю, пора знать.

— А-а! Начальство шибко! Распоряжения отдает! — Зол был Костя на весь мир и только случая искал, чтобы на ком-то сорвать злость.

Крупнее поругаться им не пришлось. Чтобы не наговорить лишнего и не испортить отношения совсем, Михаил ушел. Дальнейших Костиных слов не слышал. Того это еще больше вывело из равновесия. Бормоча что-то себе под нос, рывком опустил щиток, принялся за дело. Как ни злился, а понимал, что перейти под палубу, хочешь — не хочешь, придется. Настроения это, конечно, не улучшало. Придумывал планы мести Семихатке, а придумать ничего не мог.

В таком состоянии заметил Нину.

Примирение их не налаживалось, продолжали друг на друга дуться. Оба готовы были к мировой и если бы сразу после ссоры объяснились, то давным-давно наступила бы в отношениях между ними ясность. Поговорить по душам не удалось, время шло, и обида девушки, раскаяние парня переросли во взаимное упрямство. Глупое чувство принялось главенствовать надо всем, диктовать условия. День сменялся днем, а Нина с Костей ждали, кто первый сделает добрый шаг.

Косте надоела такая игра, решил прекратить ее любым способом. Возбужденный недавним столкновением с Михаилом, выполнил правильное решение свое неумело. Когда девушка после гудка направилась в столовую, Костя догнал ее:

— Нина!

У нее даже сердце биться перестало — наконец-то! Правильно, что характер выдержала, — еще вчера готова была подойти сама, но не подошла — и хорошо. Не надо показывать, что она еще больше стремится к нему, чем он к ней. Успех одобрил. «Еще немного, — подумала Нина, — а потом… Ведь он хороший…»

На зов Кости не ответила, молча шла дальше.

Он крепко взял ее за локоть. Нечаянно сделал больно. Инстинктивно Нина отдернула руку.

— Ах, так! — гневно воскликнул Костя.

Нина хотела обернуться, ласково глянуть, позвать, но — поздно. Костя уже отошел, не смотрел в ее сторону. Примирение опять не получилось.

Теперь Нина винила только себя. Злая, бессовестная. Костя добрый, извиниться пришел, а она обидела его.

Расстроенная, не чувствуя ни голода, ни усталости, помня о случившейся беде, машинально стала в очередь к буфету. И вдруг увидела Костю, который разговаривал с учетчицей Лорой — той пушистой блондинкой, что была у него на новоселье, и еще неизвестно как они проводили время! — сразу подумалось Нине, — после ее, Нининого, ухода, не зря драка началась, хотя Костя не участвовал, а все-таки…

Что «все-таки» — и сама не знала!

Он заигрывал с Лорой, улыбался, шептал на ухо веселое, принимал картинные позы, а она вертелась на тонких каблучках, звонко смеялась, встряхивала золотистыми локонами.

Нина не могла оторваться от этой сцены.

— Что вам? — девушка не сразу поняла, что подошла ее очередь и к ней обращается буфетчица. — Быстрее, не задерживай.

— Мне? — недоуменно спросила Нина.

— А кому же? Давай, не задерживай, говорю!

— Мне ничего, — еле сдерживая слезы, ответила Нина. — Ничего.

И убежала, скрылась за углом цеха. Буфетчица удивленно глянула вслед:

— Сказилась девка.

Михаил, который тоже стоял в очереди, заметил неожиданное бегство Нины. Кинулся следом, догнал ее;

— Что с тобой? Больна?

— Ничего, отстань!

— Да ты скажи.

— Я же говорю — отстань!

Он обиделся.

— Твое дело, только я от души.