Генри Мортон - Рим. Прогулки по Вечному городу

Начало этой простоте было положено святым Пием X, который нарушил этикет Ватикана, не пожелав, когда его выбрали папой в 1903 году, покинуть скромную комнату, выделенную ему Конклавом. До сих пор ходят легенды о его простоте и непритязательности. Когда в Ватикане поняли, что он никогда не согласится спуститься в папские апартаменты во втором этаже, для него переделали верхний этаж, который с тех пор и занимали все папы.

Пересекая в то утро площадь, я заметил небольшую группу мужчин, собравшихся в левом конце колоннады, и, присмотревшись, я понял, что это полицейские. Некоторое количество полицейских в форме стояло и у ворот, как бы между прочим поглядывая на дорогу за колоннадой. Я понял, в чем дело: папа должен вернуться из Кастель Гандольфо на какую-то конференцию или встречу. И я стал ждать, когда же он проследует из Италии в Ватикан.

Колонны Бернини окружают площадь Святого Петра густым лесом, и пространство в кольце каменных стволов так огромно, что вряд ли кто-либо, кроме случайно оказавшихся именно в этом отдаленном уголке «леса», догадался бы, что происходит. Если бы распространился хоть какой-нибудь слушок, сотни людей, целые толпы тут же хлынули бы сюда.

Внезапно мужчина в синей пиджачной паре отбросил сигару — и превратился в важного полицейского начальника. Все отдавали ему честь. Полицейские в форме выстроились вдоль дороги, а люди в обычной одежде столпились у запертых железных ворот, ведущих в Ватикан мимо Тевтонского колледжа и Кампо Санто. Внимание мое привлекла молодая светловолосая американка в сопровождении женщины постарше. Она подошла к главному полицейскому начальнику и спросила его, что тут будет происходить. Полицейский улыбнулся очаровательной иностранке и объяснил, что приезжает папа и что для нее есть прекрасное место, в самом первом ряду.

Пока я думал о том, что женщины совершенно правы, спеша воспользоваться своим очарованием, которое так быстро утрачивают, послышался страшный рев мотоциклов, и двадцать молодых людей в синей форме, в шлемах, на мощных машинах, показались на дороге, в том месте, которое я принял за границу, а три черных автомобиля пересекли без всякого эскорта невидимую границу государства Ватикан.

Папа был один во второй по счету машине. На нем была его обычная белая сутана и темно-красная широкополая шляпа. Я успел увидеть бледное худое лицо, большие черные глаза за стеклами очков в золотой оправе, худую руку в крестном знаменье. Потом автомобиль въехал в ворота, открытые швейцарскими гвардейцами, которые опустились на одно колено и пребывали в этой почтительной позе, пока машина проезжала мимо них и поднималась на холм мимо Кампо Санто.

Одной из тех, кто упал на колени, когда показался папа, была, к моему удивлению, и та американская девушка. Теперь она встала. Глаза ее сияли.

— Боже мой! — обратилась она к своей спутнице. — Разве это не чудо? Он видел меня! Ты видела? Он благословил меня особо, именно меня!

Мотоциклисты сняли шлемы и подняли свои защитные очки; полицейский начальник долгим взглядом проводил американку и ушел, несомненно, доложить по начальству, что итальянская полиция, в полном соответствии с Латеранскими соглашениями, благополучно проводила преемника святого Петра через итальянскую территорию.

Когда мне впервые довелось нанести визит официальному лицу в Ватикане, я был ошеломлен, как, уверен, и многие Другие. Нет другой такой общности, как папская курия. В течение шестнадцати веков она помещалась либо в Латеранском дворце, либо в Авиньоне, либо в Ватикане — папство сменило всего три адреса со времен Константина Великого! «Папство, — по знаменитому определению Томаса Гоббса, — всего лишь призрак ушедшей в небытие Римской империи, сидящей в короне на своей собственной могиле». Это утверждение — безусловно, крайность и нуждается в уточнении, хотя многие замечали не только сходство структур католической Церкви и Римской империи, но и использование Церковью многих имперских терминов, например: епархия, префектура, викариат, консистория, и так далее. И когда папа назначает представителя, он называется «легат», как во времена Юлия Цезаря. Одно из наиболее значительных приобретений папства, на мой взгляд, — это титул Pontifex Maximus.

По всему Риму на архитравах и фонтанах, не говоря уже о надписи Павла V на соборе Святого Петра, вы можете увидеть эти слова, часто сокращенные, как на римской монете, до Pont Мах, что может удивлять некоторых посетителей. Однажды я слышал, как визгливый и вульгарный женский голос, перекрывая рев фонтана Треви, вопрошал: «Интересно, а кто такой этот Макс? Этот Понт Макс, чье имя тут на каждом углу?» «Pontifex» означает «мостостроитель», и титул Pontifex Maximus присваивался в Древнем Риме жрецу высокого ранга во время церемоний, имеющих целью умилостивить духов Тибра, извиниться перед ними за строительство первого деревянного римского моста. Юлий Цезарь носил титул Pontifex Maximus. Кажется, этот языческий титул перешел к папе во времена Льва I, в 440 году, и Лонгфелло в «Золотой легенде» говорит:

Pontifex Maximus никогда не был жрецом, служащим какому-то конкретному богу, а, скорее, регулировщиком римской государственной религии; возможно, поэтому, когда христианство сменило язычество, титул естественным образом и перешел к папе. Хоть резчики по камню немилосердно эксплуатировали этот титул и ни одна надпись на гробнице, фонтане или здании в Риме не обходилась без «Pont Мах», папы себя так не называли. В своих буллах со времен Григория Великого и по сей день они называют себя «Servus servorum Dei» — «Слуга слуг Господа».

С такими мыслями я подошел к дворцу папы. Вход — через Бронзовые врата под колоннадой справа. Здесь я обнаружил швейцарского гвардейца, не только очень живописно одетого, но и живо интересующегося всеми входящими. Здесь могли бы назвать стражнику свои имена Аттила или Лютер. Через эти врата мог бы попытаться проникнуть злоумышленник, чтобы сместить папу. Каким бы фантастичным это ни показалось, но такое случалось не однажды в XVIII веке. Самым решительным был шотландский священник, который решил, что «вавилонская блудница» в «Откровениях…» — это не кто иной, как папа, и что его долг — идти в Рим и обратить его в пресвитерианство. Ему удалось приблизиться к папе на церемонии в соборе Святого Петра, и тогда он громко крикнул: «О ты, чудовище о семи головах и десяти рогах! О, матерь блудниц, наряженная в пурпур и атлас, украшенная золотом, драгоценными камнями и жемчугами! Брось свою отвратительную чашу, откажись от своего грязного разврата!»