Генри Мортон - Рим. Прогулки по Вечному городу

Многие великие художники обладали крутым нравом, бывали медлительны в работе или излишне расточительны, с ними нелегко было общаться, но мне кажется, они не напускали на себя такой важности, как это случалось с их собратьями в более поздние времена. Они были прежде всего хорошими ремесленниками и очень прислушивались к пожеланиям своих покровителей.

Когда блистательная Изабелла д'Эсте пожелала отделать четыре маленькие комнаты во дворце в Мантуе, на которые и сейчас можно взглянуть, она обратилась к нескольким лучшим художникам того времени и, хотя вела себя с ними очень почтительно, как будто прося их об одолжении, явно смотрела даже на самых знаменитых из них просто как на декораторов.

Когда ей не удалось заполучить Леонардо да Винчи, который «наблюдал течение рек и полет птиц», ей посоветовали попытать счастья с Филиппино Липпи или Боттичелли, но она предпочла Перуджино. Как большинству художников, ему были нужны деньги, и он согласился на этот заказ. Он получил от Изабеллы подробное описание картины, которую должен был написать. Это была модная в то время аллегория борьбы Любви и Целомудрия. Письмо заказчицы кончалось так: «Вам запрещается делать что-либо по своему усмотрению». И бедный Перуджино, писавший изысканных мадонн и святых, ничуть не обидевшись, послушно взялся за работу над густонаселенным полотном, скорее в духе Карпаччо. За ходом работы постоянно наблюдала заказчица. Она засылала своих людей в студию, чтобы они ей докладывали о том, как продвигается картина, и когда Изабелла узнала, что Перуджино написал Венеру обнаженной, она отдала ему краткое распоряжение одеть ее, так как «если хоть в одном персонаже что-нибудь изменить, нарушится вся фабула».

Когда ходишь по Ватиканской галерее и натыкаешься на явные неудачи признанных мастеров, думаешь о том, кто еще из гениев вынужден был работать в таких же условиях, когда ничего нельзя было делать по своему усмотрению.

В музеях Ватикана мне всегда приносила радость и дарила счастье роскошная библиотека Сикста V. Большой зал со стенами, расписанными легкими «гротесками», с потолками, которые сами по себе — картинная галерея. Это единственная известная мне большая библиотека, в которой не видно ни одной книги. Как и в классических библиотеках, копией которых она является, книги здесь не стоят, как это принято теперь, а лежат в великолепно расписанных и красивой формы комодах. Несколько особо драгоценных экземпляров хранятся под стеклом. И как удивительно наткнуться вдруг на письмо Генриха VIII к Анне Болейн!

Над лоджиями Рафаэля находятся апартаменты Борджиа. Я побывал там, и они показались мне самыми интересными из всех помещений, открытых для посещения в Ватикане. Я прошел под низкой мраморной притолокой, увидел богато убранные комнаты, переходящие одна в другую, их великолепные потолки с фресками Перуджино, и у меня возникло чувство, что пять веков словно растаяли, и что чья-то костлявая рука манит меня в одну из оконных ниш.

Эти прекрасные комнаты — драгоценные шкатулки, которые велел сделать для себя папа Александр VI Борджиа. Здесь он плел интриги и устраивал заговоры против собственных детей. Здесь он в конце концов и умер. «Я — папа и наместник Христа!» — радостно воскликнул Борджиа, когда его избрали, но, разумеется, никаким наместником Христа он не был. Он был всего лишь светский вельможа, беспринципный и жадный человек, чьи подлости история вряд ли бы и сохранила, если бы он не занимал престол святого Петра.

Его сын, пресловутый Чезаре, который вместе со своими головорезами держал в страхе ночные улицы, подозревается в большем количестве преступлений, чем те, что действительно на его совести, и принадлежит к породе итальянских разбойников, которая не вывелась и по сей день. Его дочь — небезызвестная Лукреция — молодая женщина с нежным лицом и красивыми волосами, которые она, видимо, очень часто мыла, чтобы сохранить знаменитый золотой их оттенок. На фресках я увидел Александра, Чезаре и Лукрецию, изображенных Пинтуриккио. Портрет Борджиа великолепен. Папа стоит на коленях перед воскресшим Христом. Художник изобразил и его челюсть сластолюбца, и двойной подбородок, и изогнутый клювом нос, и его пухлые руки в кольцах, сложенные в молитве. Красивый молодой воин, стоящий рядом, — это Чезаре, а другой молодой человек в одежде римлянина — возможно, его брат, Джованни, которого Чезаре убил в 1497 году. На другой фреске изображена Лукреция в образе святой Екатерины.

Большая часть грехов Александра Борджиа проистекает из его родительских чувств. Вообще-то, каким бы чудовищем ни казался нам этот действительно далеко не святой человек, надо помнить, что мы видим его сквозь густой туман клеветы, которая замутняет для потомков образы всех властителей. Однако, как совершенно справедливо заметил епископ Крейтон, трудно отдавать семье Борджиа справедливость, не чувствуя, что оправдываешь беззаконие.

Я покинул апартаменты Борджиа, пропитанные атмосферой прошлого. Даже в лондонском Тауэре и в Хэмптон-Корте у вас возникает чувство, что те, кто жил здесь, давно уже умерли, и их больше не интересуют сцены из прошедшей земной жизни. Не таковы комнаты Борджиа — их населяют страшные призраки.

В Сикстинской капелле я был потрясен изысканной голубизной покрывала мадонны. Все смотрели наверх, на потолок. На дюжине языков гиды рассказывали, как Микеланджело провел четыре с половиной года, лежа на спине на помосте, расписывая потолок, и с тех пор, чтобы читать, например, должен был держать книгу над головой. Было бы легче оценить это божественное произведение искусства, лежа на кровати с биноклем. Гиды носят с собой зеркальца, которые раздают туристам.

Микеланджело со своим сломанным носом (ему сломал на в юности вспыльчивый Торриджано) был не только величайшим, но и самым привлекательным деятелем Возрождения: печальный, одинокий гений. Он вел очень простую жизнь, а его работы — как послание из других миров. На следующий день после его смерти — он умер в 1564 году в возрасте восьмидесяти девяти лет — в дом, где мастер давно жил один, пришел чиновник — делать опись имущества. Железная кровать под покрывалом из кожи ягненка стояла под белым балдахином. Рядом — комод с одеждой Микеланджело: одно серое пальто и еще одно, коричневое, отделанное лисьим мехом, плащ из флорентийской ткани, подбитый шелком, сатиновая блуза с красными шелковыми ленточками, две черных шляпы и девятнадцать рубашек. В погребе — фляжка с уксусом и пять кувшинов с водой Треви, а в конюшне — маленькая гнедая лошадка. Больше восьми тысяч золотых дукатов нашли завязанными в платок и рассованными по кувшинам и банкам.