Виктор Боярский - Семь месяцев бесконечности

Тем, кто идет следом, постоянно кажется, что можно двигаться лучше, прямее, быстрее, но нередко только кажется, именно поэтому большинство ведомых, как правило, предпочитают отвести душу, критикуя и поучая ведущего, вместо того чтобы самим занять его место и на деле показать свое умение и мастерство.

Выслушав Этьенна, я в очередной раз согласился с его убедительными доводами и пообещал после обеда скорректировать курс. Солнце светило в спину, тень моя падала вперед и была мне видна, поэтому по ее направлению и часам я выдерживал курс, как мне показалось, достаточно сносно, и к вечеру мы вышли на траверс нунатака Пагейно.

Вечером Крике сообщил, что завтра DC-6 собирается вылететь на холмы Патриот, так как комиссия признала его годным к летной службе, и поэтому каждый из нас может передать список вещей, которые было бы желательно доставить на Полюс. В нашу палатку приходили поочередно Уилл, Джеф, Дахо, Кейзо, а мы с Этьенном, как два кота Васьки, слушали да ели. После того как радиосвязь закончилась, уже в начале одиннадцатого Этьенн, облегченно вздохнув, забрался в спальник и, устроившись поудобнее, занялся своим любимым занятием: чтением на ночь ежемесячного приложения к газете «Монд» — «Монд дипломатик». Ежемесячник публикует материалы международной жизни, и сейчас внимание Этьенна привлекла статья, посвященная нашей перестройке. Это означало, что завтра за завтраком у нас будет очередная дискуссия на политические темы. Мы каждое утро обсуждали с Этьенном какие-нибудь глобальные проблемы, прослушав накануне очередную передачу французского радио о событиях международной жизни, а событий этих в то время было чрезвычайно много, особенно в Восточной Европе. Этьенна радовали эти изменения, сближение Западной и Восточной Европы, и он постоянно хвалил Горбачева. Я рассказывал Этьенну о том, как проходит перестройка у нас в стране, а также о том, что в экономике если и есть какие-то изменения, то не в лучшую сторону: в магазинах по-прежнему нет товаров и за всем очереди. А Этьенн все удивлялся. «Как же странно устроена ваша экономика, — говорил он. — С одной стороны вы запускаете корабль многоразового использования и на виду у всего мира блестяще сажаете его в беспилотном варианте, а с другой — в магазинах нет сыра, даже сыра», — повторял он, чисто по-французски считая, что если в магазине нет сыра, то, значит, нет ничего. «Но вы справитесь с этими проблемами, — заключил он. — Не может быть, чтобы не справились, такая великая страна… Вот у нас во Франции все есть, — продолжал он, — но мы не очень любим работать, у нас большие отпуска, совсем не так, как, скажем, в Японии или Германии». Я уверил Этьенна, что по части отпусков мы можем вполне поспорить с французами, а что касается праздников, то их у нас, наверное, даже и побольше будет. Мы пришли к выводу, что наши страны в этом схожи, а различие в том, что у нас есть «Буран», но нет сыра, а у них — наоборот.

У Этьенна возникла неплохая идея обмена семейными визитами после экспедиции: он с Сильви приедет ко мне погостить в Ленинград, а мы с Наташей — к нему в Париж. Звучит заманчиво, но все это еще, ох, как далеко! Сегодня, воспользовавшись солнечной погодой, сразу же после остановки я развесил спальный мешок на лыжах для просушки и за три часа, пока мы возились с радиосвязью и ужином, он прилично подсох, и спать сегодня должно было быть намного приятнее.

Нечасто мне приходилось для описания утра применять слово «солнечное», «безветренное», но сегодня выдался именно такой день. В палатке тепло, и мы некоторое время колебались, переходить ли на облегченный вариант одежды, но потом все-таки подавили в себе это опасное желание (погода меняется очень быстро, а переодеваться особенно некогда, да и негде). Правда, я все-таки вместо обычной флисовой рубашки под штормовку надел более легкую рубашку и абсолютно не пожалел об этом, если бы не одно обстоятельство. В той рубашке у меня был очень удобный нагрудный карман, в который я обычно утром перед выходом клал кусочек сыра. За четыре часа активного хода на лыжах он оттаивал и даже достигал комнатной температуры, и к обеду я имел солидное и, главное, съедобное подкрепление. В новой рубашке такого кармана не было, и я, не желая изменить своей привычке, положил курочек сыра во внутренний карман комбинезона. Однако сегодня поверхность неоднократно заставляла меня проявлять чудеса эквилибристики, и, наверное, во время одного из пируэтов сыр выпал, а далее все, как в известной басне Крылова.

Неожиданную прыть стала проявлять упряжка Уилла, идущая за мной вот уже второй день. Он поставил впереди Рэнду и Рекса, и те просто приходили в неистовство, когда видели меня впереди. Они мчались так быстро, что Уилл не мог удержаться рядом и постоянно ехал на облучке, но, несмотря на это, собаки легко доставали меня. Чтобы поддержать высокий темп, двигались мы так: Уилл не без труда останавливал свою упряжку и давал мне уйти вперед на 400–600 метров, затем пускал ее вперед, и постепенно собаки меня доставали. Когда расстояние между нами сокращалось метров до пятидесяти, Уилл вновь тормозил упряжку и так далее. Остальные собаки тоже старались не отставать от уилловских, и, двигаясь таким образом, мы прошли до обеда 14,5 мили, что являлось абсолютным рекордом. Глядя, как собаки Уилла легко и быстро тянут нарты, несмотря на сидевшего на них хозяина, я то и дело вспоминал об оставленном на холмах Патриот в базовом лагере маленьком красном ящике с озонометром, весившим раз в шесть меньше, чем Уилл.

Опять заметил, что отворачиваю вправо. Наверное, это связано отчасти с тем, что гребни застругов ориентированы главным образом по линии юго-юго-восток — северо-северо-запад, и, чтобы преодолеть наиболее крупные из них, я постоянно поворачивал вправо, и, несмотря на то, что затем старался выровнять курс, наверное, ошибка все-таки накапливалась и приводила к этому злополучному правому уклону. После обеда увидели впереди мираж — плавающие на горизонте горы Тил. До них еще около 80 миль, но тем не менее они видны настолько четко, что некоторое время я шел прямо на них и никакие заструги не могли сбить меня с курса. Но, к сожалению, к вечеру мираж пропал, и вновь нас окружала уходящая к югу пологими белыми холмами пустыня.

Сегодня я подписал контракт с Этьенном на выполнение части его научной медицинской программы. Оставив в базовом лагере свой озонометр, я перестал выполнять какую-либо научную программу. Не могу сказать, что я особенно переживал по этому поводу: мне вполне хватало нагрузки, которую я нес как пойнтмен, но всякий раз, глядя, как профессор, еле передвигая уставшие за дневной переход ноги, идет с лопатой на плече в наветренную от лагеря сторону, чтобы вырыть очередной шурф для отбора образцов снега, я чувствовал некоторые угрызения совести за свое пусть вынужденное, но бездействие. Этьенн тоже как-то плавно на тормозах спустил свою начатую с таким рвением и энтузиазмом программу по отбору проб мочи и крови. Большая литровая полиэтиленовая банка, в которую мы собирали суточную мочу, была утеряна, образцы крови было решено отбирать только на промежуточных станциях, и единственное, что мы делали по этой программе, так это время от времени заполняли анкеты с уже заученными наизусть вопросами и ответами. И вот сегодня во время радиосвязи Крике сообщил Этьенну, что представитель Европейского научного центра, разработавшего эту программу в плане исследования физического и психологического состояния участников экспедиции в условиях столь длительного и трудного перехода с частичной изоляцией от окружающего мира, поинтересовался тем, как идет ее выполнение. Это, очевидно, и послужило толчком к началу нашего сегодняшнего разговора, закончившегося подписанием контракта. Этьенн сказал буквально следующее: «Послушай, Виктор, я знаю, что ты сейчас безработный. Не смог бы ты взять на себя отбор раз в неделю суточной мочи у ребят, а также заполнение анкет, так как у меня на это нет более ни желания, ни сил. Европейский центр оплачивает эту работу. Половину ее или около того я уже выполнил, если ты примешь мое предложение, то, соответственно, вторая половина этой суммы твоя!» Я недолго думая согласился и с завтрашнего дня должен был приступить к своим новым обязанностям.