Виктор Боярский - Семь месяцев бесконечности

Да, это был Виктор Голованов. Самолет сделал круг, затем снизился, скрывшись на несколько мгновений в застилавшей горизонт дымке, вырвался из нее и, различимый вдалеке только благодаря блестящим на солнце плоскостям, на небольшой высоте ушел на северо-восток к Мирному. Теперь мы знали, где находится Восток. Пришлось повернуть на 15 градусов влево. Еще через полчаса, совершенно неожиданно и незаметно подкравшись к нам с северо-востока, появился маленький, пузатый, похожий на пчелку самолет Ан-28, проходивший в Антарктиде первые летные испытания для того, чтобы в будущем заменить уходивших на пенсию Ил-14. Словно на показательных выступлениях в каком-нибудь авиасалоне, самолет проделал буквально над нашими головами несколько фигур полувысшего пилотажа, из чего я заключил, что на борту не только летчики-испытатели, но и кто-то из полярников, а иначе бы полувысшим не обошлись. Покружив немного, самолет развернулся и ушел в сторону Востока, еще раз показав нам направление. Вскоре мы увидели знаменитые минареты Востока — высокие ажурные алюминиевые мачты для антенн, поставленные несколько лет назад американцами. Ученые из США традиционно работали вместе с нашими в области исследования распространения радиоволн, а Восток, находящийся в точке Южного геомагнитного полюса, был уникальным местом для выполнения подобных исследований. Потом в 1975 году в связи с некоторым охлаждением отношений между СССР и США сотрудничество это было прекращено, а мачты остались стоять до лучших времен, и сейчас они помогли нам увидеть станцию издалека и, таким образом, продолжали играть свою роль в деле укрепления международного сотрудничества в Антарктике.

Через четыре часа мы входили на станцию Восток. Мое внимание привлек стоявший в стороне, как мне показалось, чуть ли не дыбом, большой снегоходный тягач «Харьковчанка» — один из тех двух, которые должны были сопровождать нас от Востока до Мирного. Я вспомнил, что Саня по радио обещал мне встретить нас перед станцией на тягаче, но Восток был уже перед нами, а Сани с тягачом что-то не было видно. Я обернулся и прокричал Джефу, что хорошо бы подойти к тягачу поближе и узнать, не нужна ли помощь. Мы свернули к нему и, только приблизившись на расстояние около 100 метров, увидели, что тягач не стоит, а буквально плывет в глубоком снегу. Тонкой, спасительной для нас корочки наста оказалось явно недостаточно для такой огромной махины. Из кабины тягача гроздьями посыпались люди в унылых, темных одеждах — это были полярники станции Восток, спешившие нам навстречу, но завязшие в зыбучих снежных песках. Увидев, как мы легко передвигаемся по снегу, абсолютно не проваливаясь, восточники воочию убедились в преимуществе гужевого транспорта перед автомобильным на нехоженых трассах внутренней Антарктиды. Мы обнялись с Саней. Встреча, о которой мы мечтали, когда я провожал его на зимовку осенью 1988 года, состоялась, и именно там, где мы хотели, — на станции Восток. Лица восточников казались немного бледноватыми (эта бледность, обычная после долгой и трудной зимовки, еще более подчеркивалась безрадостным цветом одежды). Остальные, не поместившиеся в тягач полярники собрались перед зданием кают-компании, украшенной флагами государств-участников «Трансантарктики». Сегодня перед выходом Этьенн все-таки уговорил Уилла снять флаги с нарт, и тот с видимой неохотой согласился. Перед кают-компанией была расчищена от снега небольшая площадь, на которой собрались восточники. Рядом со входом в кают-компанию стояли огромные сани, нагруженные брикетами снега для нужд камбуза. Вода на Востоке — большая ценность. Для того чтобы заготовить воду для кухни, практически весь состав станции, вооруженный пилами и лопатами, выходит на снегозаготовки. На станции существуют даже специальные снежные карьеры. Работа эта здесь на высоте очень трудна, особенно зимой, когда температура опускается до минус 80–85 градусов.

Мы завели упряжки на площадь к великому удовольствию восточников, которые тотчас же принялись фотографироваться с собаками. Повар станции, одетый в высокий накрахмаленный колпак, в полном соответствии с нашими обычаями вынес чудесный хлеб и соль. Проинструктированные мною ранее мои товарищи по всем правилам отломили по куску хлеба, обмакнули его в соль и с видимым удовольствием съели, а Кейзо даже попросил добавки. После церемонии встречи мы отвели упряжки на Площадь Походников — обширное место, где обычно располагаются тягачи транспортного похода, приходящего на Восток из Мирного дважды в год (в конце ноября и в начале февраля), распрягли и привязали собак. Разгрузив нарты, мы занесли их на просушку и профилактический ремонт в огромное здание электростанции, а сами направились в кают-компанию, где в полном соответствии с правилами восточного гостеприимства нас поджидал начальник станции. Широким жестом гостеприимного хозяина он пригласил нас к себе в кабинет, занимавший всю торцевую часть дома кают-компании. Окна его кабинета выходили на юг и на юго-запад, туда, куда уходила к горизонту наша лыжня. Небольшой стол был заставлен яствами: бутерброды с икрой (красной и черной), с лососем и сырокопченой колбасой, маслины, маринованные огурчики, цыплята «табака» с картофелем «фри», водка двух сортов, виски, коньяк, а на десерт шампанское и фрукты, да какие: виноград, апельсины, персики и совершенно экзотические киви. Для меня, прекрасно знающего все сложности со снабжением Востока свежими фруктами, было совершенно непостижимо, каким образом Саня смог вырастить эти сказочные плоды на Востоке, а у товарищей моих сложилось приятное впечатление о райских кущах на наших антарктических станциях. Оказалось, что все это сказочное меню было обеспечено американскими гляциологами, работавшими на Востоке в сезон и улетевшими дня за два до нашего прихода. Поскольку после этого прекрасного обеда нам предстояла баня, мы решили ограничиться тремя бутылками шампанского.

Баня находилась в помещении электростанции. Термометр, выведенный в предбанник, показывал восточную температуру в сауне: 120 градусов по Цельсию. Прежде чем броситься в пекло, мы бросились на весы. Профессор потерял двенадцать килограммов, я — семь, Кейзо и Джеф — по пять, Этьенн — четыре, а Уилл — всего два! Однако парилка оказалась нам не по силам: я продержался минуты две, и это был максимальный результат. Организм, отвыкший за полгода от просто положительной, не говоря уже о сверхположительной температуры, отказывался работать в новых жестких условиях. Сердце начинало биться изо всех сил, голова кружилась, хотелось выбежать в снег и остыть. После бани участники экспедиции стали расходиться по отведенным им квартирам, а поскольку мы с Кейзо оставались в этом же доме, рядом с кабинетом начальника, то и сидели у него дольше всех, до трех часов ночи. Спали мы великолепно. Теплые, мягкие постели, тишина и темнота. Проснулись только в 10 часов утра. Прилетел Голованов из Мирного, и, несмотря на очень короткую стоянку — всего полчаса, — мне удалось встретиться с ним в кабине самолета. По его словам, а он, многократно летавший в этих местах, знал, что говорил, самым трудным участком трассы Восток — Мирный для нас будет район станции Пионерская, расположенной примерно в 300 километрах от побережья, из-за постоянно дующих там ветров и огромных застругов. «Сколько я ни пролетаю над этим районом, — сказал Виктор, — все время там круговерть и мгла, так что смотрите там, поосторожнее». Я ответил, что у нас в общем-то есть уже кое-какой опыт движения по застругам и в плохую видимость, а кроме того, в районе Пионерской ветер будет, если и не попутным, то во всяком случае не встречным, так что пробиться можно.