Владимир Стерлигов - На самолете в Америку

Летчики положили оружие на кочки, подняли руки вверх и закричали:

— Постойте! Постойте! Мы не тронем! Мы вовсе не бандиты!

Тогда из-за юрты вновь показалась голова. Летчики подошли поближе. Они увидели, что это бурят.

— Как вы думаете, дядя Том, он понимает нас? — спросил Фуфаев.

— Чорт его знает! Должно быть. Не удрал бы только.

Бурят со страхом смотрит на летчиков.

Летчики, по колена стоят в воде, раскланиваются перед бурятом и прикладывают руки к сердцу.

Потом опять чуть-чуть подошли поближе. Теперь летчики хорошо видят бурята.

Даже видно, как у него на шее болтаются на веревочке деревянные божки. Он испуганно теребит их руками.

Когда летчики подошли еще поближе, бурят спросил:

— Кто такая?

— Батюшки! — обрадовались Болотов и Фуфаев. — Он говорит по-русски!

Они рассказали ему, что они охотники. Охотились и заблудились в лесу. Бурят немного успокоился.

— А! Охота многа! Хороша охота!

И он улыбнулся.

Летчики подошли к юрте.

— Отчего ты от нас прячешься? — спросили они.

— Ой! Прятал! Прятал! — Бурят в страхе показал на небо.

— Шайтан!.. Ночь шайтан летал! Большой шайтан, с огнем. На гора садился... с огнем! — И бурят показал на гору, куда спустилась «Страна Советов».

Летчики захохотали. «Ба! так вот оно в чем дело!»

— А почему же ты один? Где другие?

— Бежал. Наша бежал. Я остался: коня жалко.

Тогда летчики рассказали буряту, кто они такие на самом деле, как пролетали ночью на аэроплане, бросали ракеты и как спустились вон на ту гору.

Нелегко было заставить бурята поверить, что никакого шайтана и не было.

Когда-то, где-то он видел самолет, и это помогло: бурят поверил.

Летчики даже уговорили его пойти с ними на место катастрофы».

— Дальше я расскажу вам сам, — сказал брат и спрятал тетрадку.

— Шестаков и я вытаращили глаза, когда увидели дядю Тома и Фуфаева с бурятом.

Откуда они его взяли?

Бурят был так грязен, что подойти страшно.

Говорят, у них такой обычай: кто грязней, тот главней. К самому главному, я думаю, совсем не подойдешь.

Бурят бегает вокруг самолета и все хлопает себя по замасленным коленкам, удивляется.

— Ай! какой большой птиц! Ай! какой большой сломайла!

Он тычет пальцем в сломанные шасси. А мы все бегаем за ним и расспрашиваем.

— Где мы?

— Как выбраться?

— Далеко ли?

Наконец он бросил бегать и все нам рассказал.

Правда: мы в долине реки Заза: до ближнего села, Сосново-Озерска, — 80 километров. А буряты приезжают сюда раз в год за много километров косить сено. Они как раз собирались везти сено в село, да шайтан помешал.

Bo-время поймали бурята Фуфаев и дядя Том.

Но что же нам дальше делать? Бросить самолет и итти пешком до Сибирского тракта? Невозможно. Нельзя оставить дорогие приборы и инструменты, а с собой их не унести.

Мы не знаем, как быть.

Опять набросились на бурята.

— Довези нас, голубчик, как-нибудь на своих телегах до этого самого Сосново-Озерска.

Но бурят не соглашается. Хлопает себя по коленкам, приседает и все твердит:

— Ай! не могу! Не могу! Не могу! Сено дорого! Сена нет!

Ну что делать с ним? Мы ему и деньги суем и всякие блестящие предметы, а Фуфаев даже свои перламутровые запонки хотел ему подарить.

Не соглашается бурят — да и только. А чтобы вещи не соблазняли, так он даже руками лицо закрыл.

Тогда Шестаков рассердился и написал что-то в блокноте, вырвал листочек и тычет буряту в руку.

— На, смотри: вот тебе расписка, понимаешь... Вот я пишу: когда ты приедешь в Сосново-Озерск, тебе сейчас же и за сено заплатят и за труды, а хочешь, — и все твое сено привезут. На, бери!

Уговорили все-таки. Бурят ушел.

К вечеру едут четыре бурята на трех телегах. От радости мы чуть не бросились обнимать их.

Доверху нагрузили телеги самыми ценными приборами и мелкими частями самолета и ночью тронулись в путь.

Телеги уже далеко уехали, а мы никак не можем отойти от самолета.

Жалко оставлять его в тайге.

Так и пошли, точно товарища бросили.

Дороги никакой нет. Едем прямо по буграм. Чуть тащимся. Темно — как и в прошлую ночь, друг на друга натыкаемся.

Туман. Мы идем позади телег и молчим. Будто хороним кого-то.

Как же теперь быть? Как мы теперь в Москву покажемся?

Разве легко перенести такой позор? Н е д о л е т е л и! Упали!

Нет. Лучше умереть, лучше совсем не возвращаться в Москву. Или вот что: добиться в Москве, чтобы второй раз снарядили экспедицию...

К вечеру второго дня есть стало нечего: яйца съели, а от булок и помину нет. У бурят у самих есть нечего.

Дядя Том лезет в свою корзинку и вытаскивает две плитки шоколада. Приберег все-таки.

Мы получили по маленькому кусочку шоколада.

Но что такое маленький кусочек шоколада?.. Мы хотим есть. Крокодила бы съели!

— Погодите, — говорит дядя Том, хватает ружье и исчезает в чаще.

Через некоторое время раздаются подряд два выстрела.

— Ну должно быть крокодила убил, — говорит Фуфаев. — Вот поедим!

Но когда появился дядя Том — в руках у него был крохотный бурундучок, маленькая белочка.

Вот все, что подстрелил дядя Том...

Идем три солнца, как говорят буряты, значит три дня, и, наконец, приходим в Сосново-Озерск.

Как только мы показались на улицах Сосново-Озерска — все окна, все двери пооткрывались. Отовсюду народ выскочил.

Этакие чудеса! Идут четверо, в длинных кожаных куртках, в кожаных шлемах с большими очками. Откуда такие люди? И что они везут? Завалены телеги какими-то непонятными штуками. Буряты суетятся возле.

Все село сбежалось, таращат глаза, прямо в рот лезут и все никак не надивятся.

Первым делом мы на телеграф. Посылаем телеграмму.

«Беда! Крушение! Что делать?»

Ждем ответа.

Телеграфистка, Анна Петровна, обед предлагает, чай. Мы бросаемся на еду, как голодные звери.

Вдруг застучал аппарат.

Мы кучей к нему. Руки и ноги трясутся от страха: что скажет Москва?

А из аппарата медленно-медленно ползет узенькая бумажка.

Анна Петровна читает:

«Немедленно скорейшим способом прибыть в Москву».

Мы как гаркнем в четыре глотки:

— Ур-ра!

Раз говорят: немедленно, скорейшим способом, значит опять полетим! Оттого так и торопят.

Выходит, что Осоавиахим решил возобновить перелет.

Как будто бы так.

Тогда скорей, скорей в Москву!

Теперь во что бы то ни стало прилетим в Америку.

Жизнь в Сосново-Озерске с места не двигается: каждый час — как три года. А в мыслях мы уже и в поезд сели, и едем, и вот уже в Москве, а на самом деле сидим в этом несчастном Сосново-Озерске.