Евгений Федоровский - Свежий ветер океана (сборник)

Такой была и станция Болванский Нос зимой. Она и сейчас, летом, оставалась такой же, только без снега. И сильнее выделялся белый дом на фоне буро-зеленой тундры, да синее нависало теплое небо.

…Мы не знали, куда приткнуть «Замору», и остановились посреди голубого заливчика. И хорошо сделали: впереди оказалась каменистая мель. Люди на берегу увидели нас, пошли к лодке. Вскоре она вылетела из-за мыска, вспугнула стаю гаг, стуча сильным мотором.

За рулем сидел Слава Ионов, начальник станции, светлоглазый, широкий в кости, крутоплечий. Два молодых паренька помогли нам пересесть в лодку. Мы назвали несколько знакомых имен и, поскольку в Арктике, как в большой деревне, все знают друг друга, сразу стали своими людьми.

Слава коротко, как бы стараясь подчеркнуть свою солидность, рассказал о новостях. Оказывается, Тимофей Пырерко умер несколько лет назад, а жена его Матрена Михайловна переехала в Варнек — ненецкий поселок на южной стороне острова. Мы проплыли мимо их дома, теперь пустовавшего…

Нынешняя полярка напоминала большую деревенскую усадьбу со всем набором хозяйственных построек. Тротуарчики и дорожки, выстланные досками, склады, сараи… Сам дом блестел чистотой и прибранностью. У порога мы сняли сапоги и надели домашние шлепанцы.

В мой первый приезд этот дом еще пахнул смолой и свежей стружкой. Начальником полярной станции был тогда Леонид Лавров. Пять лет после университета он уже провел на Севере, казался старожилом, и я ждал от него рассказов об убитых медведях, пургах, пережитых в одиночестве, о послушной упряжке. Словом, ждал рассказов необыкновенных и немного хвастливых. «Еще бы не хвастаться, — рассуждал я. — Ведь это же Арктика!» Но все-таки я не предполагал, что Леонид будет хвастаться так откровенно.

Правда, хвастался он не медвежьими шкурами и не лайками. Предметом его высокой гордости был дом. Обыкновенный деревянный дом. Просторный дом. Комфортабельный дом. Чисто, уютно, тепло. Первоклассно оборудованная радиорубка. Небольшой, но все-таки настоящий кинозал, он же кают-компания… Впрочем, оценить по достоинству этот дом мог только человек, зимовавший в условиях полярной ночи.

И хотя с тех пор сменилось много начальников, дом остался таким же, каким был вначале. Полярники, зимующие обычно на одном месте года два — четыре, ревниво следят за порядком и чистотой. В умывальной комнате висит плакат: «Мой-до-дыр». Перед входом в столовую надпись: «Кафе „Вайгачонок“». В кают-компании — пианино, радиола, библиотека, какой позавидовал бы и столичный книголюб.

А ведь когда-то человек с большим трудом укоренялся в Арктике. Он мечтал об одном — лишь бы прожить, лишь бы выжить, как-нибудь, чего бы это ни стоило. Он шел на любые лишения ради победы над этим суровым краем. Сегодня полярник не хочет прожить как-нибудь. Он достаточно крепко стоит на ногах, чтобы устроить свою жизнь вблизи от полюса так, как ему хочется.

Нынче вместо геологов работали «мерзлотники» — сотрудники лаборатории, которая занимается проблемами строительства в зоне вечной мерзлоты. Это уже примета нового времени. Не планы, не гипотезы, а реальные выкладки для строек сегодняшнего дня.

Работая на стыке эпох — далекого прошлого и скорого будущего, «мерзлотники», как и геологи и люди других специальностей, приближали день нового, теперь уже промышленного наступления на Север.

…Островки вокруг Вайгача темнели на горизонте. Они поднимались над морем, и глаз ясно различал скалы на берегах, голубые останцы льдов, навигационные знаки. Плоское солнце, притихшее к ночи, бросало на море золотую дорожку, а в противоположной стороне белела полная луна. Не кричали чайки, не бесились поморники — все спали. Только собаки бродили по скалам, прислушиваясь к тишине. Они были годовалые, из одного помета. Ненец из Варнека отдал их полярникам на лето, на откорм, и теперь лайки отрабатывали свой хлеб на караульной службе. Они еще не знали, что зимой встанут в упряжку, будут есть вяленую или мороженую рыбу, мясо лахтака или нерпы, пахнущее ворванью и рыбьим жиром, начнут таскать нарты от капкана к капкану по сугробам и торосам, укрывать своим телом хозяина во время вьюг, лизать пресный снег от жажды и отбиваться от злых росомах и белых медведей. Пока же они прибавляли в весе, беззлобно кусали друг дружку, стаей бегали за людьми, как бы упрашивая дать им какую-нибудь работу.

На станции был установлен строгий порядок. Радисты-метеорологи Леша Ложкин, Ира Ионова, Олег Жеребцов и Юрий Ежов по суткам несли вахту. Через каждые три часа дежурный шел на метеоплощадку, записывал показания термометров на целлулоидную дощечку, с которой легко стирался карандашный след, заносил данные в журнал. Затем по дистанционным датчикам узнавал направление и скорость ветра, учитывал поправки и передавал метеосводку в Амдерму. Оттуда по телетайпу данные направлялись в гидрометеоцентр. Там цифры размещались на маленькой карточке. По ним метеорологи будут рассчитывать долгосрочные прогнозы. Карточки сохранят погодные характеристики для будущих исследователей.

Гидролог Олег Кривицкий вел наблюдения по своей программе. Он следил за температурой воды, волнением, направлением и скоростью течений, соленостью, загрязнением моря.

Сима Ложкина готовила еду.

Сам начальник Слава Ионов ведал механическим хозяйством — дизелями, аккумуляторами, моторами на шлюпке и на «доре», электродвигателями, ветровой установкой. Он же мог заменить любого радиста-метеоролога или гидролога.

Был на полярке и еще один человек, который в отличие от всех занятых людей не был обременен постоянными обязанностями, — это двухлетний сын Ложкиных Игорь. Впрочем, маленький полярник делал даже слишком многое. Например, разливал суп на белоснежную скатерть в кают-компании, таскал собак на кухню, вбивал гвозди в пол, если находил молоток, мазал валенки ваксой, оставлял размашистые росписи в забытой кем-то книге.

В свободное от вахт время люди были предоставлены сами себе. Могли читать, писать, благо каждый жил в отдельной комнате, идти на охоту, ловить песцов, готовить капканы или мастерить аэросани. Общность внерабочих занятий и увлечений дробила коллектив на маленькие ячейки. Олег Кривицкий и прибывший на смену Жеребцову Сережа Жуланов сразу стали что-то изобретать. А Юрия Ежова, или Данилыча, как его звали на станции, сближала со Славой Ионовым страсть к охоте.

Но в те дни, когда мы попали на станцию, охота вдруг отодвинулась на второй план. Началось все с того, что Ира Ионова рано утром снимала показания приборов на метеоплощадке и оттуда, с высокого берега, увидела косяки омуля. Рыба шла по мелководью, повторяя очертания прибрежных изгибов.