Кирилл Станюкович - Тропою архаров

С большим вьюком на спине он проходит по совершенно головокружительным местам. Кутас то осторожно щупает камень копытом, прежде чем встать на него, то стремительно прыгает со скалы на скалу. Если вы сидите на нем, не бойтесь, он не поскользнется, не упадет, только надо держаться крепче, иначе от неожиданного прыжка можно вылететь из седла. Кутас забирается на такие кручи, куда, на первый взгляд, трудно попасть даже хорошему альпинисту.

Еще одно замечательное свойство кутаса: приспособленный к жизни в высокогорье, он совершенно не страдает от действия высоты, разреженность атмосферы на него мало влияет. Могучая грудная клетка вмещает легкие, способные поглотить огромное количество воздуха, поэтому кутас может доставить вьюки на такие высоты (свыше 5000 метров над уровнем моря), куда с лошадьми нечего и пытаться проникнуть.

Кутасы не требуют большого ухода за собой – круглый год проводят они на открытом воздухе, для них не делают никаких загонов или загородок. Мало того, кутасы обычно пасутся без пастухов; каждое утро можно видеть, как они медленно трогаются от колхозной фермы на пастбища, их никто не сопровождает. К вечеру они сами вернутся в аул. Это кутасихи-коровы, а кутасы-быки большей частью все лето пасутся у самых снегов, где именно, этого зачастую не знают и сами хозяева. Если колхозу понадобятся кутасы, отправляют пастухов их разыскивать.

Во время войны на Памирской биостанции появился большущий кутас. Он был получен на мясо. Но кутасу повезло: в это время убили несколько архаров, мясом себя обеспечили, и кутас остался жив. Это был великолепный экземпляр с рогами в полметра длиной, шерстью до самой земли и хвостом величиной в хорошую дворницкую метлу.

Однако хлопот с этим новым членом коллектива оказалось много. Началось с того, что, едва попав на Биостанцию, кутас сразу исчез. Через несколько дней стало известно, что он мирно пасется у того аула, из которого его пригнали. За ним послали, и он был водворен обратно, но уже на следующий день снова удрал. Снова за ним послали и привели, но кутас сбежал опять. Так продолжалось несколько раз. Наконец, он успокоился и даже прожил дома целую неделю. Через неделю кутас пропал на десять дней. Стало известно, что он пасется за 200 километров , в противоположном конце Памира.

Прошел год, прошел другой, но толку от этого строптивого животного было все меньше. Кутас поправился, горб его был

великолепен, шерсть на нем блестела, все сотрудники Биостанции искренне гордились своим питомцем, но заставить его работать, возить воду было невозможно. Он разгуливал по всему Памиру, изредка заходил в гости и на Биостанцию, н о работать определенно не желал. Правда, зимой с грехом пополам удавалось возить на нем воду, но стоило на одну минуту отпустить его, как он мгновенно удирал, и тогда искать приходилось несколько дней.

Николай Михайлович Пржевальский, изучавший кутасов в диком состоянии, довольно пренебрежительно отзывается об их умственных способностях.

Однако в некоторых случаях кутасы проявляют известную сметливость: сотрудникам Памирской биостанции пришлось в этом убедиться при защите своих опытных посевов.

И вспомнив все это, пока меня кидало в кузове, я, кажется, понял, что именно было самым странным, непривычным, своеобразным в этом домашнем животном. Я толкнул в бок своего товарища и сказал:

– Знаешь, вот, пожалуй, что нам кажется странным в кутасе. Мы не понимаем того, что он не скотина, а зверь. Понимаешь? Он не совсем домашнее животное, он добродушный, не злой, но он полудикий, он зверь, а не скотина. Он хотя и приручен, но не потерял еще своей самостоятельности. Мы привыкли, что наши домашние животные делают только то, что мы хотим, что они без нас, то есть людей, и жить не могут. Не будет нас – и они пропадут. А кутас и без человека может жить: пищу он найдет, от волков отобьется; он в человеке не нуждается, наоборот, человеку нужен кутас.

Вот это, пожалуй, и кажется нам странным, непривычным. Это домашнее животное, ведущее себя совершенно самостоятельно, может уйти куда-нибудь очень далеко, а зачем и почему, это только он один знает. Вот эта самостоятельность его поступков нас и удивляет, даже, может быть, обижает, во всяком случае кажется странной…

Нередко и сейчас можно встретить странствующего кутаса. Где-нибудь за десятки километров от аула, возле Памирского тракта, стоит кутас; огромный и неподвижный, медленно поворачивая голову, он следит за проезжающей машиной. Чей это кутас? Куда он идет? Ничего не известно!

Освоение целинных земель происходит не сразу. Сперва пускают рекогносцировочный отряд. Рекогносцировщики находят земельные массивы, на которых можно строить колхозы. Затем приходит отряд детального обследования; он изучает земельный массив, найденный рекогносцировщиками, уже детально, со всех сторон, и вызывает проектировщиков. Проектировщики проектируют, а затем вызывают строителей и землеустроителей. Строители строят, землеустроители производят землеустройство, и уже только после этого появляются колхозники.

В то лето мы искали земельные массивы для колхозов в безлюдной тайге на грани Восточной Сибири и Дальнего Востока. С весны мы занимались рекогносцировкой. Затем нас посадили на детальное обследование. А уже перед осенью мы опять получили задание перевалить хребет и снова идти в тайгу с рекогносцировкой.

Отряд наш был скомплектован, и можно было бы трогаться, но мешало только одно: перевал через хребет был в карантине, и через него с лошадьми не пускали, а идти в обход было очень долго и далеко.

Командовал карантинным кордоном ветеринар Петр Петрович, который, хотя, с одной стороны, и являлся нашим добрым приятелем, но, с другой стороны, был на редкость несговорчивым человеком. Он твердил только одно, что «через перевал идти нельзя» и что «на перевале клещи».

Как я ни умолял его – он только сопел, молчал и отворачивался, уговорить эту каменную статую было невозможно. Он не желал понять, что для нас гораздо опаснее идти без дороги, прямо через гольцы и курумники, чем встретить клешей, не опасных осенью.

Мы рисковали потерять и время, и лошадей, и людей.

И тогда я отдал распоряжение вьючить лошадей вечером и идти ночью, да не по дороге, а рядом – обойти лесом карантинные посты и попробовать проскочить перевал в темноте. С вечера лошади с рабочими и моим помощником ушли, а я утром пришел на кордон к Петру Петровичу и начал играть с ним в шахматы. На всякий случай я ему проигрывал.