Джером Джером - Трое в лодке, не считая собаки

Итак, я быстро повернулся лицом и занял позицию на носу, опершись на багор с небрежным изяществом, таким манером, чтобы стало понятно, какой я сильный и ловкий. Я поправил прическу, выпустил на лоб прядь и придал лицу выражение ласковой грусти с легким оттенком цинизма, что, как говорят, мне идет.

Пока мы стояли так в ожидании решительного момента, сзади раздался голос:

— Эй! Посмотрите на нос!

Я не мог оглянуться и выяснить, что там случилось, и чей это был нос, на который было нужно смотреть. Я бросил украдкой взгляд на нос Джорджа. Нос как нос (во всяком случае, исправлять там было нечего). Тогда я покосился на свой, но и там все было вроде как надо.

— Посмотрите на нос, осел вы этакий! — крикнул тот же голос, уже громче.

Затем другой подхватил:

— Вытаскивайте скорее свой нос, алё! Вы, вы, двое с собакой!

Ни Джордж, ни я оглянуться не решались. Фотограф уже взялся за крышечку, и снимок мог быть сделан в любую секунду. Это нам так орут? Ну и что там такое у нас с носами? Почему их надо вытаскивать?

Но тут завопил уже весь шлюз, и зычный глас откуда-то сзади воззвал:

— Да гляньте же на свою лодку, сэр! Эй вы, в черно-красных шапках! Быстрей, а то на снимке получатся ваши трупы!

Тогда мы оглянулись и увидели, что нос нашей лодки застрял между брусьями стенки, а вода прибывает и лодка кренится. Еще секунда, и мы опрокинемся. С быстротой молнии мы схватились за весла; мощный удар в боковину освободил лодку, а мы полетели вверх тормашками.

На этой фотографии мы с Джорджем получились плохо. Как и следовало ожидать (наверно это была судьба), фотограф пустил в ход свою чертову машину как раз в тот момент, когда мы лежали на спинах, болтая ногами как сумасшедшие, а на наших физиономиях было написано «Где мы?» и «Что случилось?».

Главным композиционным элементом на фотографии оказались, без сомнения, наши четыре ноги. Потому что больше почти ничего не было видно. Они заняли передний план целиком. За ними можно было разглядеть очертания других лодок и фрагменты окружающего пейзажа; все остальное, однако, имело такой совершенно несущественный и жалкий вид, в сравнении с нашими ногами, что пассажиры других лодок просто устыдились собственного ничтожества и карточки заказывать не стали.

Владелец одного парового баркаса, который заказал шесть штук, отменил заказ, как только увидел негатив. Он сказал, что возьмет карточки, если ему покажут где его паровой баркас. Но никто показать не смог, потому что баркас находился где-то за правой ногой Джорджа.

С этой фотографией вышло вообще много неприятностей. Фотограф считал, что мы должны взять по дюжине штук каждый, поскольку заняли девять десятых площади снимка. Но мы отказались. Мы сказали, что не прочь фотографироваться во весь рост, но предпочитаем делать это в корректной ориентации.

Уоллингфорд, который на шесть миль выше Стритли, городок очень древний; он являлся активным центром по производству английской истории. Во времена бриттов это был примитивный, вылепленный из грязи поселок; бритты жили здесь до тех пор, пока римские легионы не прогнали их и не заменили глинобитные стены мощными укреплениями, следы которых Время не смогло уничтожить до наших пор — так здорово умели строить каменщики тех древних времен.

Но Время, пусть и споткнулось о римские стены, вскоре обратило в прах самих римлян, и после них дикари-саксы дрались здесь с мамонтами-датчанами, пока не пришли норманны.

Город, укрепленный и обнесенный стенами, простоял до самой Парламентской войны, когда Фэйрфакс подверг его долгой и жестокой осаде [68]. Но город все-таки пал, и стены его были разрушены до основания.

От Уоллингфорда к Дорчестеру окрестность реки становится гористее, разнообразнее и живописнее. Дорчестер стоит в полумиле от берега. Если лодка у вас небольшая, к городку можно подобраться на веслах по Тему, но лучше все-таки причалить у Дэйского шлюза и пройтись пешком по лугам. Дорчестер — обворожительно мирный старинный городок, уютно дремлющий в безмятежности и покое.

Дорчестер, как и Уоллингфорд, был городом уже в древности; он назывался тогда Кайр Дорен, «город на воде». Позднее римляне поставили здесь огромный лагерь; окружающие укрепления видно и до сих пор как невысокие сглаженные холмы. В саксонские дни Дорчестер был столицей Уэссекса. Город этот очень древний и когда-то был велик и мощен. А теперь он стоит себе в стороне от шумного света, тихонько дремлет и видит сны.

Вокруг Клифтон-Хэмпдена — деревушка просто прелестная, старомодная, покойная, вся в изящном цвету — речной пейзаж роскошен и великолепен. Если вам придется заночевать в Клифтоне, лучше всего остановиться в «Ячменной скирде». Это, бесспорно, на реке самая чудная, самая старинная гостиница. Она стоит справа от моста, довольно далеко от деревни. Маленькие фронтончики, соломенная крыша и решетчатые окна придают ей совершенно сказочный вид, а внутри там и вовсе как «в некотором царстве, в некотором государстве».

Для героини современного романа эта гостиница место не совсем подходящее. Героиня современного романа, как правило, «царственно высока» и постоянно «выпрямляется в полный рост». В «Ячменной скирде» она бы каждый раз билась головой в потолок.

Для пьяного эта гостиница место также никуда не годное. Слишком здесь много сюрпризов в виде всяких нежданных ступенечек — то вниз из одной комнаты, то вверх в другую. Что подняться в спальню, что, поднявшись, отыскать постель — никакое из таких предприятий ему не осуществить никогда.

Наутро мы встали рано, потому что хотели попасть в Оксфорд к полудню. Просто удивительно, как рано встаешь когда ночуешь на открытом воздухе. Как-то не особо хочется полежать «еще пять минут», как обычно хочется на перине, когда лежишь завернувшись в плед на дне лодки, с саквояжем вместо подушки. Мы покончили с завтраком и прошли Клифтонский шлюз уже к половине девятого.

От Клифтона до Калэма берега тянутся плоские, нудные и неинтересные, но после Калэмского шлюза — это самый холодный и глубокий шлюз на реке — пейзаж оживляется.

В Эбингдоне река подходит прямо к улицам. Эбингдон — типичный провинциальный городок, спокойный, чрезвычайно респектабельный, чистенький и отчаянно скучный. Он гордится своей древностью, но ему вряд ли сравниться с Уоллингфордом и Дорчестером. Когда-то здесь стояло знаменитое аббатство, и теперь в том что осталось от священных стен варят горькое.

В Эбингдонской церкви Св. Николая стоит памятник Джону Блэкуоллу и его жене Джейн, которые после долгой и счастливой супружеской жизни скончались в один и тот же день, 21 августа 1625 года. А в церкви Св. Елены есть запись о мистере У. Ли, умершем в 1637 году, который «имел в жизни своей от чресл своих потомства двести без трех». Если попробовать посчитать, получится что семейство мистера Ли насчитывало сто девяносто семь человек. Мистер У. Ли (пять раз избиравшийся мэром Эбингдона) был, без сомнения, благодетелем своего поколения; но я надеюсь, что в наш перенаселенный девятнадцатый век таких осталось уже немного.