Жюль Верн - Прекрасный желтый Дунай

Вскоре президент Рот получил настолько серьезное донесение, что счел необходимым собрать Международную комиссию в Пеште, где предполагаемый преступник должен был быть арестован сразу же по прибытии. Внимание членов комиссии обращалось на ряд фактов серьезнейшего характера. Сообщение вовсе не было анонимным, под ним стояла подпись шефа полиции Белграда, который утверждал, что его сведения почерпнуты из самых надежных источников.

Не придать значения данному документу председатель Рот просто не мог. Посовещавшись с коллегами, он принял решение 2 июня созвать комиссию в столице Венгрии. Закрытое заседание должно было состояться в одном из залов Пештской городской ратуши. Но, как это обычно бывает с подобными заседаниями, уже с девяти часов утра зал заполнили привилегированные лица. Впрочем, комиссия не должна была судить обвиняемого. Как инстанция, учрежденная для поимки Лацко и его банды, она собиралась определить, должен ли человек, который предстанет перед ней, быть отдан под суд.

В половине одиннадцатого по приказанию председателя ввели обвиняемого.

Ничего не понимающий Илья Круш с опущенными глазами и виноватым видом в самом деле походил на виновного. Он стоял перед столом, допрос вел председатель Рот, тогда как секретарь Хоцим записывал вопросы и ответы.

— Ваше имя?

— Илья Круш.

— Национальность?

— Венгр.

— Место рождения?

— Рац на Тисе.

— Место жительства?

— Рац.

— Возраст?

— Пятьдесят два года.

— Профессия?

— Около двадцати лет я служил лоцманом на Дунае.

— А в настоящее время?

— В настоящее время я на пенсии и, конечно, никогда бы не выехал из Раца, если бы не идея принять участие в состязании «Дунайской удочки»…

— Где вы получили два приза?

— Да, господин председатель, приз за количество в семьдесят девять рыб и приз за вес с щукой в семнадцать фунтов.

Илья Круш несколько пришел в себя, впрочем, на столь четкие вопросы он был в состоянии дать не менее четкие ответы. До сих пор его поведение было скорее положительным, и, хотя ему собирались приписать самое серьезное преступление, надо признать, теперь он совсем не походил на преступника.

Наш бедняга до сих пор так и не знал, почему был арестован по прибытии в Пешт и по какой причине его допрашивает Международная комиссия.

— Итак, — продолжил председатель, — вы покинули Рац и отправились в Зигмаринген для участия в состязании.

— Исключительно с этой целью, — ответил Илья Круш. — И выиграл две премии по сто флоринов.

— В самом деле, — несколько иронично произнес председатель. — Но после такого успеха вам, казалось бы, оставалось только вернуться в Рац, чтобы насладиться триумфом!

— Именно это я делал, господин председатель… — В голосе Ильи Круша явно слышалось недоумение, вызванное последним утверждением.

— Именно это вы и делали, да… но необычным способом. Вместо того чтобы поехать по железной дороге, которая доставила бы вас через Саксонию в Венгрию, или поплыть на пароходе по Дунаю, вы поступили весьма оригинально: решили с удочкой в руках спуститься вниз по реке — от истоков до устья.

— Разве это запрещено, господин председатель?

— Разумеется, нет, если только эта оригинальность не послужила вам маскировкой для осуществления преступных замыслов, в чем мы совершенно убеждены!

— Что вы хотите сказать, господин председатель? — Слова господина Рота, казалось, смутили Илью Круша. — Да, в Зигмарингене мне захотелось пройти весь Дунай… В собственной плоскодонке я отправился к истокам в Донауэшингене. Я все время ловил рыбу и добрался до Пешта. Теперь я был бы уже недалеко от Белграда, если бы два дня назад меня не арестовали, даже не объяснив за что…

— Я все объясню, — заявил председатель. — Но сначала скажите еще раз: вас действительно зовут Илья Круш?

— Верно.

— Вот и неверно! Вы вовсе не Илья Круш…

— А кто же я, по-вашему?

— Вы Лацко, главарь контрабандистов!

— Я… Лацко?!

Илья Круш очень хотел опротестовать это утверждение, но голос его потонул в криках, раздавшихся в зале.

Тогда председатель зачитал полученное им письмо. Да, оно содержало весомые улики против некоего Ильи Круша. Разве здравомыслящему человеку придет в голову идея ловить рыбу на всем протяжении Дуная, если только этот план не предназначался для маскировки совсем иных дел… Пресловутый Лацко до сих пор не был схвачен только потому, что скрывался под именем Ильи Круша. Он знал, что его обложили со всех сторон, и не осмеливался подняться на борт одного из тех кораблей, что подлежат полицейскому или таможенному досмотру… Железная дорога была ему заказана так же, как и дорога по реке… Отсюда возникла идея принять участие в состязании в Зигмарингене, а затем, после успеха, достигнутого там то ли благодаря ловкости, то ли благодаря случаю, был составлен и предан огласке план спуститься по Дунаю весьма необычным манером! На плоскодонке, которая проходила незамеченной, плывя по течению так же, как его корабль или корабли, за которыми он следил днем и ночью, с которыми мог оставаться на связи и за тайной погрузкой которых мог наблюдать, не вызывая ничьих подозрений… Короче, все эти аргументы оборачивались против обвиняемого и делали из него настоящего Лацко и мнимого Илью Круша.

Когда бедняга все выслушал, он был весьма удручен. Тысяча страхов терзали его мозг, глаза ослепли, уши оглохли, разум помутился.

«Неужели волей случая я стану Лацко и не буду больше Ильей Крушем?» — подумал он.

Наконец рыболов, ставший вдруг контрабандистом, вышел из оцепенения и попросил председателя хотя бы навести справки о нем в Раце, в его родном городе, чтобы удостоверить его личность. Снисходительно и по-прежнему насмешливо председатель Рот пообещал ему сделать это в самые кратчайшие сроки, после чего его вновь препроводили в тюрьму. Но никто не сомневался, что он — бандитский главарь, прячущийся под личиной лауреата «Дунайской удочки»!

Тут, однако, следует заметить, что если абсолютное большинство жителей Пешта поверили в версию комиссии, то жители Буды дружно придерживались противоположного мнения. Здесь крушисты, там антикрушисты. Спор ради спора.

Прошла еще одна, дурная для Ильи Круша, ночь, на этот раз бессонная. Разумеется, он чувствовал себя столь же невинным, как новорожденное дитя. Но разве от этого легче? Сколько юридических ошибок признано слишком поздно!

Внезапно его пронзила мысль… А как же господин Егер? Никто ни словом не обмолвился о господине Егере? Значит, они не знают, что он был с ним в лодке?

Да, никто этого не знал. В Ульме вряд ли это привлекло чье-либо внимание… Затем, поскольку Илья Круш стремился не появляться на публике, господин Егер также остался незамеченным… И наконец, его не было на борту, когда в Пеште лодку захватили полицейские.