Евгений Кравченко - С Антарктидой — только на Вы

Вымотанный, измочаленный работой в третьем сезоне подряд, я, конечно, никак не мог радоваться тому, что на 13 февраля запланирован рейс в Антарктиду тяжелого транспортного самолета Ил-18Д. И не потому, что на нем должна была прилететь комиссия из Министерства гражданской авиации, которой поручили провести комплексную проверку работы летного отряда. Я понимал, что после катастрофы Ил-14 Володи Заварзина такая инспекция неизбежна, что ко мне летят профессионалы высшего класса и нарушений в нашей работе они «накопают» выше крыши, что в результате последуют «организационные выводы», которые еще неизвестно как скажутся и на моей летной биографии... Нет, меня удручало не это, а то, что они отнимут у меня, у ребят время, которого у нас почти не осталось, чтобы выполнить запланированные работы. Нам надо было наверстывать те сотни часов налета, которых мы не досчитались, потеряв Ил-14 и Ми-8, а тут бросай все и садись писать отчеты, объяснительные записки, предложения и т.д. Для встречи Ил-18Д мы вынуждены были один экипаж держать в «Молодежной», куда он должен прийти, и лишь одним Ил-14 вести завоз груза на «Восток». А это в два раза снижало производительность полетов, да и требовало незапланированного расхода нервных клеток.

Весь «удар» комиссии я решил принять на себя, хотя очень рвался это сделать Голованов:

— Нет, ты оставь меня здесь, — горячился он, — я им все скажу и покажу. Я им такое покажу, что они сюда больше нос не сунут!

Но я отправил его на «Дружную-1», решив, что с наскока мы ничего не решим и головановский подход принесет больше вреда, чем пользы.

В конце концов, Ил-18Д прилетел, мы его встретили, прямо на аэродроме состоялся митинг, где было сказано много высоких и правильных слов, где в снежном сиянии Антарктиды пылали кумачом флаги и транспаранты и почему-то не верилось, что всего несколько дней назад Ил-18Д, рядом с которым мы стояли, был в Москве, дома...

Первое совещание вел заместитель министра гражданской авиации Борис Дмитриевич Грубий, в нем также принимали участие главный штурман МГА Виталий Филиппович Киселев, начальник Управления летной службы Жорж Константинович Шишкин, другие специалисты. Все они испытывали легкую эйфорию после столь длительного перелета, строили радужные планы своих полетов в Антарктиде, но мне пришлось их разрушить, что нашим гостям очень не понравилось. Дело в том, что для приема Ил-18Д строили два аэродрома — на снежнике у горы Вечерней, в 20 километрах от «Молодежной», и на леднике у «Новолазаревской». Первый был определен в качестве основного, второй — запасным. Но я считал, что аэродром на леднике к приему Ил-18 не готов и выполнять туда полет, запланированый технической комиссией, нельзя, о чем напрямик и заявил на совещании. Посыпались возмущенные вопросы: почему да как?! Всех прервал Грубий:

— Как же мы летели сюда без запасного аэродрома?

— Вот так и летели, — сказал я, — вам дали телеграмму, что он готов, а я считаю, что туда Ил-18Д лететь нельзя. Это мое мнение, как командира летного отряда. Я прекрасно знаю тот аэродром...

Представитель Госкомгидромета, службы которого готовили ВПП у «Новолазаревской», возмутился:

— Вы хотите сказать, что мы всех обманули и заставили рисковать собой и машиной? Это не так, и вы за свои обвинения еще ответите!

Я тоже разозлился:

— А вы мне не угрожайте. Я не говорю, что ваши люди не хотели или не сумели сделать аэродром. Его просто нечем было делать — там нет аэродромной техники. Да, к Вечерке притащили уникальные штучные машины, даже из Сибири, вплоть до выпаривателей, которых я и в стране-то не видел, но и с ней тяжело было сделать ВПП такой, чтобы она выдержала Ил-18. Вы почему сидели в Мапуту и ждали несколько дней разрешения на вылет? Да потому, что все здесь было

раскисшим. Я из самолета не вылезал, Николай Александрович Корнилов, начальник сезонной экспедиции и председатель комиссии по приемке Ил-18 — тоже, мы раз за разом взлетали и садились на Ил-14, пробуя прочность ВПП. И только, когда стало подмораживать, дали вам добро. Мы же буквально били своим самолетом по ВПП и смотрели проваливается он или нет... И делали так до тех пор, пока не появилась уверенность, что полоса выдержит Ил-18, который в три раза тяжелее Ил-14. А ведь у вас была полная «коробка» людей, причем, больших, и журналистов. И случись что, мы бы не только получили мировой резонанс от этой неудачи, но, в первую очередь, себе бы не простили никогда, что чего-то не доглядели.

Я взглянул на Грубия, который мрачно крутил карандаш:

— А вас, Борис Дмитриевич, я не смог встретить у трапа, потому что сел на Ил-14 за минуту до вашей посадки, и когда из самолета вышел, меня качало из стороны в сторону из-за того, что несколько ночей и дней ни минуты не спал.

Грубий бросил на меня короткий внимательный взгляд, в котором уже не было неприязни:

— Что с «Новолазаревской»? Почему туда нельзя летать?

— Там — ледниковый склон. Летом он оголяется и остается чистый синий лед. В течение сезона, готовясь к вашему прилету, мы старались на нем удерживать снег, который ветрами срезает, как ножом: ледничок-то выше уровня моря метров на 700, и ветру есть, где разгуляться. Да, там пытались снег удержать — и бревна на полосу клали, и технику ставили, чтобы сугробы появились. Но, раскатав этот снег по ВПП, его нужно так прижать ко льду, чтобы между снегом и льдом появилось сцепление. А техники для такой операции там нет, и гладили этот снег одним бревном.

Я был недавно на том аэродроме, попробовал его. Да, лежит крепкий, плотный наст, но как только я его лопатой подрубил и ковырнул ногой, он ото льда стал отлетать кусками. А теперь представьте, если по нему ударит колесами Ил-18. Он пробьет этот наст, начнет «пахать» лед и весь снег пойдет ему через «голову». И как экипаж будет управлять такой машиной, я не знаю. Тем более, что пойдет она под уклон.

— А вы нас не пугаете? — в голосе Грубия я уловил легкую улыбку.

— Нет, я никого не пугаю, но это Антарктида, а не Сочи...

— Хорошо, — он хлопнул ладонью по столу. — Когда вы сможете на Ил-14 вылететь на «Новолазаревскую»?

— Да, хоть, сейчас, — ответил я. — Час-два уйдет на подготовку машины, прогреем двигатели, и — вперед...

— Нет. Надвигается ночь. Пойдете утром. С вами полетят Киселев, Никитин, Галкин, Нечеткий, — он назвал еще несколько фамилий и встал. — На этом совещание закончено.

Как только рассвело, мы взлетели. Виталий Филиппович Киселев всю дорогу простоял в пилотской кабине за спиной бортмеханика — по-моему, он так и не налетался за все то время, что провел в небе, а это многие и многие тысячи часов. Пришли. Тишина, покой, солнышко сияет. Я запросил условия посадки: давление, направление ветра... Дали. Я послушал и коротко бросил: