Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

Безутешный вой Кабри надрывал душу, но слышали его только Резанов да вахтенные – измученная команда корабля повалилась спать еще до наступления темноты.

Становилось все жарче и жарче, а от налетавших бурь с дождями было так сыро, что ни одежда, ни белье не про­сыхали. Шквалы безжалостно рвали паруса, их приходилось заменять совершенно новыми: хотя и вынужденно, но чем дальше, тем все чище и наряднее становилась «Надежда».

Подходили к экватору, появились тропические птицы. Бла­годаря дождям до отказа наполнились водой опустевшие было бочки и возобновилось купанье в растянутом брезенте. Все томились, однако, от одуряющей жары. Люди больше ле­жали раздетые в каютах, устраивая опасные сквозняки. За столом обычно пустовало много мест. Разговоры не вяза­лись, от пищи отворачивались.

Подавленное настроение постепенно овладевало всеми. Никто не интересовался близкими уже Сандвичевыми остро­вами и, когда на горизонте показалась чуть ли не самая вы­сокая гора в мире – Мауна-Ро, никто, кроме Тилезиуса и еге­ря, не вышел на палубу посмотреть издали на это чудо при­роды.

Крузенштерн в большой тревоге заторопился на север еще настойчивее: «Надежда» опять потекла.

Он решился только коснуться островов, не бросая якоря, но все же сделать попытку запастись продовольствием, лечь в дрейф у острова Овиги и пушечным выстрелом известить о своем прибытии. От берега отделилась и быстро направи­лась к кораблю лодка, с которой изголодавшиеся люди не сводили глаз. Увы, собственник лодки, отец сандвичанки, предложил купить или временно взять на корабль его дочь, девочку лет тринадцати-четырнадцати, похожую на ощипан­ного цыпленка. Правда, спустя некоторое время явилось и новое предложение – хорошо откормленная жирная свинья, однако купить ее было не на что, так как в обмен требовался непременно суконный плащ. Продавец решительно отказы­вался от самых лучших стальных изделий, на ножи и топоры и смотреть не хотел, отказывался даже от оружия. Сделка не состоялась, продавец уехал ни с чем.

Наступил час разлуки с «Невой». Оба корабля легли в дрейф, взвились военные флаги, матросы разбежались по вантам и реям. Троекратное «ура!»... и корабли разошлись: «Надежда» взяла курс на Петропавловск, «Нева» же напра­вилась к последнему из Сандвичевых островов – Кирекекуа. Здесь за двух поросят пришлось отдать девять аршин толсто­го холста, но зато ликованию матросов не было конца: поро­сят нежно похлопывали, гладили по спинам, называли люби­мыми именами.

Вскоре на «Неву» прибыл старшина с двумя небольшими свиньями и множеством свежей зелени. Пьяненький, но до­вольный, он увозил с корабля три бутылки рому и два то­пора.

После этого торговля припасами пошла бойко: ножи, зер­кальца были в большой цене, и в тот же день запасы попол­нились еще двумя большими свиньями, поросятами, козами, десятком кур, бочкой картофеля и сахарным тростником. Матросы повеселели.

Здесь два американца, вернувшиеся с берегов Северной Америки, сообщили о разорении Ситхи. Новость показалась Лисянскому весьма правдоподобной. Необходимо было поторопиться...

Лисянский наслаждался полной самостоятельностью, о ко­торой давно мечтал. Он высоко ценил своего начальника, но все же считал себя и опытнее и талантливее. Строгий и требовательный к подчиненным, а прежде всего к самому себе, он сумел подобрать хороший офицерский состав и основательно подучить людей во время плавания морско­му делу: «Неву» никак нельзя было принять за купеческое судно.

8 июля «Нева» уже подошла к острову Чирикова и взяла курс на Кадьяк, а 13-го ночью бросила якорь в Павловской гавани. Почти тотчас же, как только улеглась суета на ко­рабле и наступила тишина, в непроглядной тьме послыша­лись всплески воды. К кораблю причалили большие байда­ры, наполненные людьми во главе с Баннером, помощником Баранова. Утром, когда корабль подошел к поселку, крепость салютовала одиннадцатью выстрелами из пушек. На «Неве» началось ликование: Лисянский первым совершил такое пу­тешествие из Петербурга, не имея на борту ни одного боль­ного.

После обеда у Баннера Лисянскому было вручено письмо Баранова с просьбой немедленно идти к Ситхе.

Вместо отдыха команде «Невы» пришлось готовиться к новому походу...

* * *

«Надежда» тем временем шла прямым курсом на Петро­павловск. Свежая погода, чистый воздух и живительный за­пах моря благоприятно отразились на здоровье Резанова. Он подбодрился, стал меньше лежать и уже просиживал целые часы за своим столом, строча разные письма в Петербург и прожекты.

В восемь утра 1 июля раздался громкий крик с салинга: «Земля!..» Все за исключением Резанова устремились на палубу. На момент приоткрылся в густом тумане далекий бе­рег, еще дальше проступила часть какой-то большой горы, но до восьми часов вечера десятки вопрошающих глаз не ви­дели за туманом долгожданной родной земли.

Только на следующий день, на рассвете, выдвинувшийся далеко к востоку гористый Шимунский нос показал, что же­ланный Петропавловск близко. Досадное, как никогда, без­ветрие держало «Надежду» целый день почти на одном месте.

Наконец ветерок подхватил окрыленный множеством па­русов корабль, помог приблизиться к берегу и направить путь прямо на Авачинскую губу: пять горных великанов-ориенти­ров повелительно указывали курс.

«Надежда» проходит мимо Старичкова острова, резвые бесчисленные старички на быстрых крыльях дружно слетают с обрывистого скалистого острова и с неистовым гамом носятся низко над кораблем. Между ними откуда-то прилетев­шие как бы на разведку урилы. Они смотрят большими пыт­ливыми глазами на редкое явление – корабль – и тотчас же деловито улетают обратно, как бы для доклада после испол­ненного поручения. С берега срываются во множестве мор­ские попугаи и всесветные плакальщики – чайки. Узкий вход в губу охраняют три остро торчащих из воды черных камня, точно высунувшие из любопытства на момент только свои го­ловы – это Три брата. За «братьями» чуть виден вход в Со­леваренный заливчик. И без того узкий путь загораживает остров Измены.

Подножия гор и сбегающие к морю долины покрыты соч­ной, ярко зеленеющей травой. И они и скаты небольших хол­мов сплошь усеяны яркими полевыми цветами. Кое-где бе­леют извилистыми стволами нарядные березовые рощицы, снизу прикрытые на опушках купами темно-зеленых кустов. Цветы словно смеются, они не боятся молчаливо склонив­шихся над ними величественных скал – эти темно-синие бар­хатные фиалки, вьющиеся по зелено-серому мху, розово-крас­ные колокольчики и нежно-розовый шиповник, далеко разбросавший вокруг себя свои легкие пахучие лепестки.